Названный Лжедмитрием - Сергей Эдуардович Цветков

пунктам, и ввиду приближения Пасхи выразил желание причаститься по католическому обряду и стать наконец настоящим добрым католиком. В обсуждении деталей этой церемонии приняло участие все его польское окружение, как светские, так и духовные лица; в числе последних находился королевский духовник о. Барч, что показывало, какое важное значение придавали в Вавеле обращению Дмитрия. По сути, все вопросы сводилось к одному: как сохранить дело в тайне от московской свиты царевича? Дмитрий настойчиво повторял, что русские не простят ему вероотступничества, и у поляков не была повода сомневаться в его словах. После долгих совещаний было решено принять к исполнению хитроумный план Зебжидовского.

Страстная суббота 17 апреля в Кракове была по обычаю посвящена делам благотворительности. В этот день польские вельможи, входившие в братство Милосердия, надев рубища и закрыв лицо капюшонами, собирали на улицах милостыню для бедных. В этом наряде они, неузнанные, появлялись всюду: и во дворцах, и в лачугах. Зебжидовский состоял членом этого братства. Облачив Дмитрия в грубую темную рясу, он, не привлекая ничьего внимания, повел его в предместье города, в церковь св. Варвары. Там их уже ожидал о. Савицкий, выбранный Дмитрием в духовники. Проводив царевича в келью иезуита, Зебжидовский оставил их вдвоем и поднялся на хоры.

Когда кающийся объявил, что готов к исповеди, Савицкий попросил его сосредоточиться на несколько минут и выслушать слово духовного отца. Он начал с осторожных похвал намерению Дмитрия обратиться к истинной вере и затем прямо перешел к тому, что волновало его:

– Приступая к важному и священному действию, вам следует надлежащим образом поведать Богу все тайные помыслы души. Не увлекайтесь светской суетой и мирским величием, не поддавайтесь пустым надеждам. Вы стремитесь к цели высокой и труднодостижимой. Вы не можете ее достигнуть без особой к вам благодати Бога!

Дмитрий отлично понял, куда клонит иезуит. Савицкий ждал, что исповедь раскроет наконец тайну происхождения Дмитрия. Наступил важный момент. Теперь Дмитрий, в том случае если он был самозванцем, должен был либо солгать перед лицом Господа, либо сознаться в обмане. Убежденных атеистов в то время еще не существовало, поэтому Дмитрий действительно был поставлен перед трудным и даже страшным выбором. Савицкий заметил, что он на мгновение смутился, но затем оправился и смело сказал:

– Я не гоняюсь за мирским величием, я ищу того, что мне принадлежит по праву рождения. Я откровенно действую как перед Богом, так и перед людьми. Я уверен в правоте своего дела и всего ожидаю единственно от Бога, кто своим промыслом уже неоднократно помогал мне в различных обстоятельствах моей жизни.

Не услышав ничего нового, Савицкий приступил к исповеди. В его глазах самым главным грехом кающегося была его принадлежность к православию, которую западная церковь именует схизмой. Став на колени, Дмитрий отрекся от веры своих предков и обещал быть верным и послушным сыном римско-католической церкви. (Савицкий передает, что в душе царевича в это время происходила жестокая борьба и порой он впадал в забытье.) Затем, получив от духовника разрешение от грехов и напутствие к новой жизни, он вновь присоединился к Зебжидовскому и с теми же предосторожностями покинул церковь.

На другой день была Пасха, но Дмитрий отказался от посещения церкви, чтобы не вызвать подозрений у русских. Вместо этого он с помощью Савицкого, Мнишека и Зебжидовского целый день сочинял письмо Клименту VIII (помеченное 24 апреля 1604 года, оно на самом деле было написано шестью днями ранее).

Дмитрий начал письмо с краткого изложения своей истории: «Кто я, дерзающий писать Вашему Святейшеству, изъяснит Высокопроподобный посол Вашего Святейшества при Его Величестве короле польском, которому я открыл свои приключения. Убегая от тирана и уходя от смерти, от которой еще в детстве избавил меня Господь Бог дивным Своим промыслом, я сначала проживал до известного времени в Московском государстве между чернецами, потом в польских пределах, в безвестности и тайне. Настало время, когда я открылся…»

Затем он описывал свое обращение в католичество: «Я размышлял о душе моей, и свет озарил меня.» Он внезапно постиг и заблуждения греческой церкви, и опасность уклонения от истины, и величие истинной Церкви, и чистоту ее учения. Решение его непоколебимо. Приобщившись к римско-католической церкви, он обрел Царство Небесное – оно еще прекраснее того, которое у него так несправедливо похитили. Теперь нет жертвы, которая была бы ему не под силу; он готов отказаться, если нужно, от венца своих предков.

Но все сказанное было, по удачному выражению одного историка, лишь отступлением для разбега. Дальше Дмитрий расправлял крылья. Его дело не проиграно, в конце концов он победит. Но для этого он нуждается в помощи папы. «Отче всех овец Христовых, Господь Бог мог воспользоваться мной, недостойным, чтобы прославить имя Свое через обращение заблудших душ и через присоединение к Церкви Своей великих наций. Кто знает, с какой целью Он уберег меня, обратил мои взоры на Церковь Свою и приобщил меня к ней? Лобызая стопы Вашего Святейшества, как бы я лобызал стопы самого Христа, склоняюсь перед Вами смиренно и глубоко и исповедаю перед Вашим Святейшеством мое послушание и покорность».

Подпись под письмом гласила: «Дмитрий Иванович, Царевич Великой Руси и наследник владений Московской монархии».

Это письмо пролежало три столетия в Ватиканских архивах и, вместе с латинским текстом письма Вишневецкого Сигизмунду III, было найдено в 1898 году о. Пирлингом. Находка произвела настоящую сенсацию среди историков, вызвав горячие споры о национальности Дмитрия. Дело в том, что оригинал письма написан по-польски. Одни объясняли этот факт тем, что Савицкий не знал русского языка и, следовательно, не смог бы перевести текст письма на латынь, если бы Дмитрий написал его на своем родном языке; поэтому Дмитрий воспользовался польским языком, который, по свидетельству современников, хорошо знал. Другие выдвигали предположение о нерусском происхождении Дмитрия.

Эти споры привели к тому, что два крупнейших знатока древней польской письменности – приват-доцент С.Л. Пташицкий и профессор И.А. Бодуэн де Куртенэ – подвергли текст письма лексическому, стилистическому, синтаксическому, грамматическому и графическому исследованию. Независимо друг от друга они оба пришли к выводу, что подлинник письма составлен природным поляком, свободно владевшим литературной польской речью, и затем переписан человеком, с трудом овладевшим особенностями польской графики, не имевшим навыка в польском письме, и постоянно изобличавшим свое великорусское происхождение и образование.

Пташицкий утверждал, что составитель письма и переписчик – две разные личности, и что Дмитрий лишь переписал готовый текст, составленный для него лицом, опытным в польском языке. А поскольку письмо, без сомнения, переписано Дмитрием, следовательно, он – русский. Куртенэ соглашался, что писавший письмо является великороссом, ранее учившимся писать на церковнославянском языке и