Братья Нобели - Федор Юрьевич Константинов

тайной страстью всей его жизни. Поэты казались ему небожителями, имеющими магическое влияние на все человечество; поэтическая слава – выше всего остального в мире, и именно жажда такой славы тайно съедала его душу. Согласно биографам, именно в это время он напряженно работал над поэмой, которая в 1864 году уже вмещала в себя более 1000 строк. Показывал ли он кому-либо из известных шведских литераторов эти свои опыты? Никаких сведений об этом нет, но, учитывая, что поведение пишущих людей во все времена похоже, можно предположить, что, скорее всего, показывал, чтобы узнать их мнение и в надежде на похвалу. И именно тот факт, что нам неизвестны его попытки опубликовать свои произведения, а также мнение о них шведских журналистов и литераторов, наводит на мысль, что похвалы он так и не дождался. Что, надо заметить, было ожидаемо и вполне справедливо.

В книжных магазинах Альфред покупал не только книги, но и канцелярские принадлежности, бывшие еще одной его тайной слабостью. В частности, он приобретал элегантные записные книжки и блокноты в кожаных переплетах со страницами, проложенными копировальной бумагой, – это позволяло сохранять копии отправленных писем, и многие письма Нобелей дошли до нас именно благодаря таким блокнотам.

Но содержание квартиры, книги и, вероятнее всего, женщины требовали денег, а их как раз не было. После отказа принять на вооружение мины Эммануила Нобеля Альфред вместе с отцом и братом оказался на пороге финансового краха, а жить на небольшие деньги, присылаемые Людвигом, было унизительно, да и невозможно.

Эммануил немалую часть своего времени тратил на написание бесчисленных жалоб и апелляций в экспертный комитет в надежде изменить его решение, но, судя по всему, их просто никто не читал. Одновременно, как это часто бывает в пожилом возрасте, многие негативные черты его характера обострились. Теперь он был уверен, что является одним из самых гениальных изобретателей своего времени, которого не смогли оценить по достоинству. И, исходя из этой уверенности, пытался указать Альфреду, что тому следует делать.

Оба они прекрасно понимали, что идея создания и производства нового эффективного взрывчатого вещества необычайно продуктивна. И Швеция, и весь остальной мир нуждались во взрывчатке. Причем уже не только и не столько для войны, сколько во вполне мирных целях – для разработки месторождений полезных ископаемых, прокладки железнодорожных туннелей и т. д.

Именно такое новое взрывчатое вещество Альфред Нобель и поставил для себя целью создать в 1864 году. Но в отцовскую идею смешения пороха с нитроглицерином он больше не верил и решил следовать девизу семьи и идти своим путем, совершенно перестав прислушиваться к мнению отца. Понятно, что Эммануила это взбесило, но Альфред сумел сделать Эмиля своим союзником и теперь работал в лаборатории вместе с братом.

Он стал развивать ту идею, которую опробовал вместе с Робертом и Людвигом в Санкт-Петербурге – поиск оптимального варианта, при котором порох выступит в качестве детонатора нитроглицерина или наоборот. В какой-то момент Альфред стал помещать стеклянную пробирку с порохом в сосуд с нитроглицерином, то есть сделал нечто прямо противоположное, чем в Петербурге. Затем он поджигал порох с помощью фитиля – в результате пробирка взрывалась с такой силой и температура взрыва была такой высокой, что весь нитроглицерин мгновенно взрывался.

Это был огромный, фантастический успех! Можно даже сказать больше: это было подлинное озарение, еще раз доказывающее истину о том, что все гениальное просто, и остается лишь удивляться, как до этого никто не додумался ранее.

Тем обиднее было то, что совершенный Альфредом прорыв встретил лишь насмешки отца. Тот напоминал, что в прошлом уже пробовал использовать пробирки в качестве детонаторов и ничего хорошего из этого не вышло. Но куда хуже было то, что Эммануил, по-прежнему вхожий в дома инженерной и научной элиты Швеции и пользовавшийся там уважением, теперь весьма пренебрежительно отзывался о сыне и в этих домах, и его замечания негативно сказывались на отношении интеллигентной стокгольмской публики к Альфреду.

Новый виток в противостоянии между отцом и сыном произошел весной 1864 года, когда Альфред решил запатентовать свое изобретение. Узнав об этом, Эммануил вдруг резко изменил отношение к «детским шалостям» сына, как он называл его манипуляции с пробирками, и заявил, что на самом деле автор изобретения – он.

В этой новой версии нападок Альфред просто продолжил его давние опыты, а теперь хочет присвоить себе отцовское открытие. Альфред в ответ заявил, что отец попросту лжет и занимается мошенничеством и своего открытия он ему не отдаст – как бы это ни было ему нужно для укрепления пошатнувшейся репутации.

В наступившую 30 апреля 1864 года Вальпургиеву ночь между отцом и сыном разразился грандиозный скандал, кончившийся тем, что Альфред хлопнул дверью и отправился на пароходе в город. Оказавшись дома, он тут же засел за длинное письмо отцу, в котором обвинял того в непомерном эгоизме и тщеславии, а также в том, что Эммануил его никогда по-настоящему не любил. Вспомнил и о том, как в 1859 году в Санкт-Петербурге настолько тяжело болел, что врачи уже было решили, что он умирает, а отец, сказав: «Похоже, ты уже на смертном одре», – спокойно вышел из комнаты, а затем отправился в Швецию, видимо, не особенно переживая за состояние сына.

Черновик этого письма, которое, скорее всего, так и не было отослано, сохранился, но долгое время не афишировался Нобелевским комитетом, чтобы не бросать тень на старательно создаваемый годами имидж Нобелей как идеальной семьи, в которой все, как один, трепетно любили друг друга.

Уже после публикации любителей шведской истории пытались убедиться в том, что, выговорившись в этом письме, Альфред Нобель якобы пережил катарсис, и вскоре теплые отношения между отцом и сыном восстановились. Однако И. Карлберг и другие серьезные исследователи биографии Альфреда Нобеля сходятся во мнении, что это было отнюдь не так.

Но вот то, что ссора Альфреда с отцом сильно беспокоила Роберта и Людвига, несомненно, является правдой, и братья поспешили сделать все, чтобы примирить их, посылая обоим письма со словами поддержки и необходимости восстановления мира в семье. Роберт в письме советовал Альфреду «оставить проклятый путь изобретательства как можно скорее, так как от него одни несчастья», и «выбрать себе дорогу посерьезнее». Но это были совсем не те слова, которые могли бы ободрить младшего брата. Правда, Роберт в этом письме передал и пару ободряющих слов от своей Паулины, которую, напомним, по сути дела, отбил у Альфреда, и в ответном письме тот не преминул немного съязвить по поводу брата: «Дорогой Роберт, в твоем письме я нахожу очередное подтверждение, что женщины умнее нас, ибо капитал надежд дает ренту в форме утешения…»

Свое будущее в те дни он