Дубль два - Олег Дмитриев

будто моровое поветрие. Мужья уводили жён, детей и стариков глубже в леса, дальше от воды, под защиту вековых деревьев. Которые искали и находили карательные отряды, летавшие на чёрных лодках. И начинало твориться страшное. Жестокость, необъяснимая, не имеющая ни причин, ни примеров, погрузила всю округу в липкий панический ужас. А реку стали звать «Нежить». И звали так много веков.

Возле устья, где чёрная река сливалась с Десной, после построили что-то вроде последнего заслона, форпоста на пути нечисти. На месте давно срубленной сосны, что была едва ли не двадцати шагов в поперечнике, возвели городок. Чтобы бороться с врагом словом и делом. Жаль, что и в делах, и в словах враг был гораздо опытнее и успешнее. И со временем заслон-крепость превратился в монастырь, где иноки и старцы боролись со Злом и Тьмой постом и молитвой. Вера — великая вещь. С ней, как выяснилось, можно было противостоять врагу и с таким сомнительным арсеналом.

Легенду про то, что реку назвали в честь снежно-белого песка, что устилал пляжи-берега, на которых по-прежнему неохотно росли трава и деревья, придумали монахи. Старое название, как и его правдивое объяснение, забылись. Век людской короток, а память и того короче. Старцы и иноки продолжали свою вечную, как они думали, борьбу с Врагом человеческим. Который принимал разные формы. Сто лет назад, совсем недавно, запрудив чёрную реку, здесь построили ГРЭС. Образовав прямо под боком монастыря огромное рукотворное озеро, вода в которое попадала из того самого про́клятого родника, что забил когда-то из могилы великого Ясеня. Протекая многие километры меж берегов, залитых кровью настолько, что и представить себе невозможно. Но кровь, даром что не водица, и дырочку найдёт, и не сдержишь ничем. Только вот, как лишь недавно стали догадываться сперва писатели-фантасты, а вслед за ними и физики, могла та вода нести не только листья палые осенью и льдины по весне. Несла она древнюю память, напоённую злом и болью, с тех времён, когда железо и огонь только начинали свой чёрный хоровод по Земле. И название «Белые берега» на самом краю этого озера смотрелось насмешкой. Жестокой и злой.

Иноки и старцы часто пополнялись из пришлых. Среди них встречались и Странники, и Мастера. Только Хранителей не было — у тех была своя вера в своих Богов, у чьих ног они жили, чью память хранили и несли сквозь века. Даже коснувшиеся Деревьев Мастера жили в обители. Даже те, кого сила и воля Дерева вернула к жизни, отогнав злую хворобу. Ум человеческий всему найдёт оправдание и объяснение — только время дай. Так и Михалыч, что был ныне старцем Варфоломеем, в Осиновых Двориках бывал дважды. Знавал тамошнего лесника, Сергея, ещё тогда, когда тот был Сергием, а сам будущий Мастер — Лёшкой-взводным. В первый раз — когда осенью сорок первого года Хранитель сам притащил его на плечах, единственного, кто выжил под теми траками гусениц и подошвами сапог, подбитых гвоздиками, что месили и утюжили родную землю в ту пору. Отпарил в баньке, вылечил при помощи старой Осины, откормил — да и отпустил. Странником молодой красноармеец становиться не захотел — бить фашиста тогда было нужнее Родине. Второй раз Лёшка вернулся в эти места в шестидесятых годах, после полёта Гагарина, сорокалетним мужиком. Старой развалиной, трясущейся, заикающейся и почти полностью слепой. Контузии и ранения фронтовика, дошедшего до Рейхстага в звании майора, уверенно вели его в могилу. Он же пришёл к Хранителю. И вышел от него Мастером. С тех пор в Белых Берегах появился седой слесарь в очках. Который пропал вскоре после того, как перестала работать ГРЭС. А в обители стало одним старцем больше. Там много было тех, кто перешагнул вековой рубеж, редко кому доступный из простых смертных.

Я видел слепыми глазами старца Варфоломея, как иноки служили молебны вокруг ведьминого леса Синезёрок, где необычно часто стали пропадать люди. Как ходили крестным ходом по берегу Неруссы-реки, где стали всплывать утопленники. Народ, напуганный и тем, и другим, перестал ходить в лес и к реке. Исчезновения закончились. Десант вернулся в расположение обители.

Видел, как к вратам привозили и приводили «бесноватых» и «одержимых». Многим помогало. Через некоторое время забирали измождённых постом и молитвой «спасённых». Увозили обратно, в привычную жизнь. Где привычные жёны, мужья, друзья, коллеги и соседи подселяли части «выздоровевших» свежие споры. Так или иначе, повторно на «излечение» в обитель возвращались считанные единицы. Неплохая статистка.

На каждую войну из обители выходило войско. Из ушедших возвращались, конечно, не все. И приводили с собой новых иноков, готовых отрешиться от мирской суеты. От Петра Великого по сей день тянулась слава о подвигах, заслугах и беспримерной отваге монахов пу́стыни. И о щедрых денежных пожертвованиях на защиту Родины.

Четыре подшефных детских дома, один дом престарелых и две столовых для бездомных. Сейчас иноки помогали сирым и убогим так, как могли. Жаль, что Алиса с Павликом не подошли, видимо, по критериям сирости и убогости. Или убожества?

Мир и картинки стерео-панорам схлопнулись мгновенно. Я устоял на ногах только благодаря Сашке, что подхватил мою руку, которую выпустил старец Варфоломей. Казалось, что я не ел и не спал неделю. Хотелось лечь на разбитый запылённый асфальт парковки и зажмуриться. Чтобы пропала память и картины чёрной реки и её слуг. Вернее, не её, конечно же. Крылья воробья набрали привычную взгляду скорость, он догнал и ухватил клювом поперёк те́льца серого мотылька. Это было быстро.

— В тебе много сомнений и мало веры, Странник, — проговорил бывший когда-то Мастером.

— У каждого своя правда, — еле выдавил я. Говорить было тяжело. Хотелось поднять руки, чтобы разошлись рёбра и впустили в лёгкие воздух хотя бы чисто механически. Но сил не было.

— Правда всегда одна! — наставительно ответил старец. Будь мне полегче — я удивился бы, наверное, неожиданной строчке из Наутилуса.

— Возможно, — спорить сил не было тем более.

— Жаль, что ты не готов вернуться на путь истинный, — с видимым сожалением продолжил он, — но всему своё время. В Брянске, между Советской и Фокина, работает последний в области Мастер. Там и переночевать можно, и поесть. Да доедешь ли?

— Доеду, — буркнул упрямый маленький Ярик. Сказал, гордо вскинув голову, Яр. Славка просто кивнул.

— Слишком много пока Яри в тебе, Странник, — вздохнул Варфоломей. Не угодишь им — одному мало, второму много. Одному Дубу было в самый раз. Я не стал