Братья Нобели - Федор Юрьевич Константинов

тут же подхватили многие французские газеты. Причем обвинение ложное: Альфред никогда и не утверждал, что является изобретателем нитроглицерина. Правда, другие члены академии быстро разобрались, что речь идет не о попытке Нобеля приписать себе лавры Собреро, а о важном шаге вперед в применении нового вещества. В итоге Французская академия наук создала свою комиссию для определения ценности взрывчатой смеси Нобеля, и комиссий стало уже две. Но обе они работали крайне медленно, принимать решения не торопились, а Альфреду нужны были конвертируемые в деньги для помощи родителям конкретные результаты, и потому вскоре он, не скрывая разочарования, вернулся в Гамбург.

Но и там дела обстояли неважно. Количество заказов на нитроглицерин по-прежнему было недостаточным для того, чтобы обеспечивать нужды его и родителей. Вдобавок продолжать тайное производство этого вещества в сарае братьев Винклеров становилось все более опасно – и потому, что было, по сути, противозаконным, и по той причине, что рядом с сараем находился склад древесины, на котором постоянно жгли опилки. Если пламя каким-то образом подберется к запасам нитроглицерина, то последствия могут быть ужасными – это Альфред прекрасно понимал.

Следовательно, надо было срочно найти помещение для нового, законного завода. Но для этого требовалось получить официальное разрешение на производство нитроглицерина, а его местные власти выдать категорически отказались. В это время братья Винклеры свели Альфреда с известным гамбургским адвокатом Кристаном Эдуардом Бандманом. Того так воодушевила идея производства новой взрывчатки, что он стал совладельцем будущего предприятия, вложил в него крупную сумму, а заодно распахнул перед Нобелем двери бюрократических коридоров нарождающейся Германской империи и помог получению необходимых разрешений.

Что касается места для будущего завода, то летом 1865 года Австрия и Пруссия как раз делили между собой земли, отвоеванные у Дании. В ходе этой дележки расположенное неподалеку от Гамбурга маленькое герцогство Лауэнбург оказалось «между двумя стульями». В итоге Австрия продала свою долю герцогства Пруссии, и территория Лауэнбурга временно оказалась своего рода переходной зоной, что позволяло без особых проблем получить там разрешение на производство нитроглицерина. Именно там, в местечке Крюммель, Альфред присмотрел место под будущую фабрику – расположенное на берегу Эльбы здание обанкротившейся фабрики по выделке кож. Здание стояло на краю местечка, в котором жило всего пять семей, и вместе с тем на речном пути к Гамбургу с его транспортными артериями, разбегающимися по всему миру.

Получить разрешение на открытие производства нитроглицерина даже с учетом его взрывоопасности у сговорчивой, заинтересованной в сборе налогов с бизнесменов и создании новых рабочих мест администрации Лауэнберга не составило большого труда. Семнадцать бывших работников кожевенной фабрики, узнав о том, что у них снова будет работа, ликовали. Их ликование стало еще больше, когда владелец завода Альфред Нобель объявил размер зарплаты, которая была существенно больше средней для этих мест. Таким образом, Нобель и его компаньоны могли быть вполне довольны открывающимися перед ними перспективами.

Одновременно наметилось еще одно, тоже сулящее немалые выгоды направление: Брат Кристиана Эдуарда Бандмана Юлиус жил в Калифорнии, тоже был процветающим адвокатом и вызвался помочь с подачей заявки на патент и продвижением производства нитроглицерина в США. В расчете на это Альфред выложил немало денег на роскошно изданную рекламную брошюру на английском языке, в которую были включены переписка с императорским двором в Париже и протоколы Французской академии, а сама взрывчатка Нобеля объявлялась «истинным триумфом науки». Вдобавок реклама утверждала, что несчастные случаи в работе с нитроглицерином исключены, что было откровенной ложью. Аналогичные рекламные брошюры были подготовлены и на других языках для рекламного тура Альфреда по Европе.

Дальше события покатились как снежный ком, порождая новые надежды, которые, впрочем, уходили с той же легкостью, что и деньги, обращаясь новыми проблемами.

В конце сентября Людвиг, который всю весну 1865 года провалялся с тяжелой болезнью, по дороге на курорт в Остенде (Бельгия) заехал в Гамбург, чтобы повидаться с братом. Он недавно получил выгодный заказ на изготовление нескольких сотен гранат, почему и смог позволить себе отпуск с визитами к родителям и Альфреду. Выслушав планы последнего о расширении производства, Людвиг заразился оптимизмом брата, а заодно рассказал, что лечение в Нортеллье очень помогло отцу – он поправился, порозовел, начал понемногу двигать рукой и ногой и даже написал статью о битве за патент с Рюдбергом, в котором утверждал, что взрывчатка Нобеля – это его изобретение, и выставлял себя «несправедливо обиженным». Эта позиция отца неприятно поразила Альфреда – еще не придя в себя, тот снова взялся за старое.

В середине осени пришли добрые вести из Штатов: Льюис Бандман добился для Альфреда патента на его изобретение и передал, что несколько бизнесменов готовы купить его патент на взрывчатую смесь и капсюль-детонатор за 20 тысяч долларов наличными и 250 тысяч долларов акциями. Теперь оставалось отправиться в Нью-Йорк, чтобы довести сделку до конца. Это означало, что помимо Льюиса Бандмана Нобелю требовался еще один поверенный в Америке, но уже на ее восточном берегу. По рекомендации Бандмана он привлек к работе отставного полковника Отто Бюрстенбиндера, оказавшегося в итоге биржевым спекулянтом и аферистом.

Кстати, Альфред при проданном американцам патенте планировал одновременно продавать в Штаты произведенный в Крюммеле нитроглицерин, доставляя его туда по морю из Гамбурга. В преддверии поездки в Штаты он нанял в Стокгольме пять профессоров, которые должны были доказать «безопасность» нитроглицерина. Эти ученые мужи честно пытались поджечь нитроглицерин, кидали бутылки с ним о камни, сбрасывали ящик с жестяными бутылками со взрывчатой смесью с высоты 2–3 метров, но ничего не происходило. Зато когда они залили пробуренное отверстие тем же нитроглицерином, затем насыпали туда пороха, вставили бикфордов шнур и зарыли в песок, то после того, как бегущее по бикфордову шнуру пламя добралось до пороха, грянул сильный взрыв. Таким образом, необходимое экспертное заключение было получено, а вот вопросом, насколько оно было честным и научно добросовестным, никто не задался.

К концу осени удачи вновь сменились неприятностями. Причем если удачи были, так сказать, гипотетическими, сулившими большие деньги, но где-то там, в будущем, то неприятности оказались вполне реальными и бьющими, что называется, под дых уже сейчас. Началось все с того, что немецкие и шведские газеты стали пестреть заметками о несчастных случаях при неосторожном обращении с нитроглицерином при транспортировке и работе с ним, а также об отравлениях при его приеме внутрь. Да, во всех случаях имело место нарушение озвученных запретов, но в любом случае выходило, что нитроглицерин не так уж безопасен, как уверяли рекламные брошюры.

Затем от Льюиса Бандмана пришло тревожное сообщение о том, что некий полковник Тальяаферро Пренстон Шаффнер оспаривает патент Нобеля и утверждает, что это он изобрел метод взрывания нитроглицерина путем детонации пороха. Это был тот самый полковник Шаффнер, который отбил у Эммануила