Названный Лжедмитрием - Сергей Эдуардович Цветков

Но покровительство неба оказалось бессильно перед алчностью поляков, которые вдруг вместо того, чтобы преследовать неприятеля, стали преследовать своего предводителя, требуя у него уплаты жалованья вперед. Жолнеры толпились возле шатра Дмитрия и говорили:

– Царевич, давай нам жалованье, а то уйдем в Польшу.

– Ради Бога, будьте терпеливы! – взывал он к ним. – Я сумею скоро вознаградить храброе рыцарство, а теперь послужите мне: время очень важное, надо преследовать неприятеля. Он теперь поражен нашей победой, и если мы не дадим ему собраться с духом и погонимся за ним, то уничтожим его. Тогда верх будет за нами, и вся земля нам покорится, и я заплачу вам!..

– Без денег дальше не пойдем!

– Что же я буду делать? У меня нет столько денег, чтобы заплатить всем.

– А нам что за дело? Не можешь, так мы уйдем.

Вечером к нему пришли поляки из роты Федра.

– Ваша милость, сказали они, – извольте заплатить только нашей роте, а другие знать не будут. Мы останемся, и другие, глядя на нас, не уйдут.

Дмитрий ухватился за это предложение. Ночью роте Федра тайно выдали деньги. Но другие поляки, увидев утром у своих товарищей звонкую монету, которую те сразу пустили в ход, догадались, что остались в дураках. Вспыхнул общий мятеж. Завладев парчовым знаменем царевича, шляхтичи окружили Дмитрия. Их гнев был так силен, что они уже не сдерживали себя. Кто-то сорвал с него соболью шубу, которая была возвращена царевичу русскими, оставшимися верными ему, за выкуп в 300 злотых. А один шляхтич даже крикнул, осклабившись:

– Ей-ей, быть тебе на колу!

Дмитрий не утерпел и дал ему в зубы; никто не вступился за наглеца.

Видя, что царевич все-таки не собирается платить, поляки начали строиться, чтобы идти в Польшу. Дмитрий со слезами на глазах обратился к капелланам, прося их воздействовать на мятежников. Иезуиты без лишних слов уселись в свой экипаж и покатили в нем по дороге на Москву. Пристыженные шляхтичи стали покидать строй и возвращаться к своим палаткам. Полторы тысячи их осталось с Дмитрием, но 800 человек все-таки ушло в Польшу. Один из оставшихся позднее со злорадством вспоминал про дезертиров: «Натерпелись они по дороге и холоду, и голоду, и лошади у них поморились, и кляли они сами себя, что уехали, и хуже было им, чем тем, кто остались с царевичем».

14 января 1605 года, через четыре дня после этих событий, Дмитрия покинул и Мнишек. Он извинялся своим нездоровьем и тем, что должен присутствовать на сейме, чтобы защищать там интересы Дмитрия. Гетманом вместо сандомирского воеводы был выбран Адам Дворжицкий.

Уход части поляков был восполнен прибытием в лагерь 12 тысяч запорожцев с пушками. Но несмотря на это, Дмитрий снял осаду Новгорода-Северского и отступил в Комарницкую волость под Севск.

Между тем московское войско, не тревожимое более неприятелем, оправилось от поражения. Борис ласкал побежденных, словно победителей. Из Москвы в русский лагерь приехали князь Василий Шуйский и чашник Вельяминов – от имени царя ударить Мстиславскому челом за кровь, пролитую за веру и отечество; Борис хвалил воеводу за службу и обещал ему такую великую награду, какой у него и на уме нет. Он даже прислал ему трех немецких лекарей, что было неслыханным делом, так как до сих пор русским не разрешалось пользоваться услугами царских врачей. Милостивое царево слово услышали также и все русские ратники, за исключением бояр, которых Борис корил в преступном небрежении к службе.

Прибывшие вместе с Шуйским подкрепления – в основном татарская конница – увеличили московское войско до 60—70 тысяч человек. С этими силами Мстиславский, быстро оправившийся от ран, двинулся на Дмитрия. 20 января он разбил лагерь в с. Добрыничи, в нескольких верстах от Севска.

У Дмитрия было не больше 15 тысяч человек, причем подавляющее большинство их составляли казаки. Тем не менее победа в первой стычке осталась за ним: охотники из его войска наголову разгромили 7-тысячный отряд Мстиславского, вышедший из лагеря за провиантом и фуражом.

Вечером Дмитрий созвал военный совет. Гетман и польские полковники советовали ему, ввиду численного превосходства неприятеля, держать оборону в лагере. Но атаманы запорожцев упрекали их в трусости и бахвалились:

– Что нам тут дожидаться! Пусть Москвы и больше, мы на это не посмотрим: били ее прежде и теперь побьем!

Дмитрий без колебаний поддержал казаков, ссылаясь на то, что Мстиславский, окружив лагерь, просто поморит их всех голодом.

– Лучше и славнее встретить врага в открытом поле и найти или смерть или победу – последняя вероятнее.

21 января он вывел войска из лагеря и выстроил для битвы. Главную ударную силу составляли поляки Дворжецкого и две тысячи русских, которые надели поверх лат и броней белые рубахи, чтобы узнавать друг друга в битве. За ними шли восемь тысяч запорожцев и четыре тысячи спешенных донцов с пушками. Дмитрий на карем аргамаке и с мечом в руке ехал впереди.

Нерешительный Мстиславский не помышлял об атаке и дожидался подхода неприятеля, имея на правом фланге 20 тысяч русских, татар и немцев, на левом – 30 тысяч русских, конных и пеших, и тысяч 15 стрельцов с пушками в центре.

Дмитрий снова нанес удар по правому крылу московского войска. Увлекая за собой польскую и русскую конницу, он смял московских ратников, рассеял татар и заставил отступить немецкие полки. Воевода Иван Годунов, начальствующий этим крылом русских войск, так обомлел, что, по словам современника, его можно было пальцем сшибить с коня.

Победа казалась близкой. Уже запорожцы неслись во весь опор, чтобы вместе с Дмитрием смести центр армии Мстиславского, но в этот момент стрельцы произвели по приближавшимся полякам залп из 40 пушек и 12 тысячей ружей; огромное облако порохового дыма поплыло на запорожцев и скрыло их из виду. Залп оказался на редкость неудачным: у поляков было убито только трое и ранено пятеро человек! Но оглушительный грохот испугал лошадей, они вставали на дыбы, останавливались, сворачивали в сторону; польские ряды расстроились.

Вдруг раздался крик:

– Запорожцы побежали!

Все взоры обратились в сторону казаков. В рассеивающихся клубах сизого дыма было видно, как они разворачивают лошадей. Спустя несколько минут они всей лавой помчались назад. Их панический страх передался полякам. Увидев, что перестроившиеся немецкие полки возвращаются на поле битвы, они обратились в бегство. Одни спешенные донцы некоторое время сдерживали натиск московского войска, но затем побежали и они. В общей свалке под Дмитрием была убита лошадь. Князь Рубец-Масальский уступил ему своего коня, который вскоре тоже был ранен, однако все-таки вынес царевича из боя. (С этих