"Дева со знаменем". История Франции XV–XXI вв. в портретах Жанны д’Арк - Ольга Игоревна Тогоева

в РНБ, насчитывалось всего 20 иллюстраций, включая фронтиспис (три из них, к сожалению, не сохранились). В пиратском издании 1764 г., оформленном тем же художником, имелось уже 27 гравюр[733]; они же были воспроизведены в экземпляре 1766 г., проданном на аукционе «Кристис», а также в издании 1768 г., более всего знакомом специалистам. Однако при всем многообразии представленных сюжетов[735] главной, безусловно, оставалась сцена с ослом. Если на иллюстрации Гравло к девятнадцатой песни официального издания 1762 г. Дюнуа выгонял крылатого спутника Жанны, только что объяснившегося ей в любви, из ее спальни (ил. 34), то гравюра Дрейка к заключительной песни поэмы иронически именовалась «Героическая любовь Девы» (Amours heroiques de la Pucelle) и имела соответствующее содержание[736]. В отличие от некоторых других иллюстраций анонимного художника, она бессчетное число раз воспроизводилась в последующих пиратских изданиях (ил. 35).

Ил. 34. Анри-Юбер-Франсуа Бургиньон д'Анвиль (Гравло). Дюнуа побивает влюбленного в Жанну осла. Иллюстрация к первому изданию «Орлеанской девственницы» Вольтера: [Voltaire]. La Pucelle d'Orléans, poëme, divisé en vingt chants, avec des notes. Nouvelle Edition, corrigée, augmentée et collationnée sur le Manuscript de l'Auteur. S.l., 1762. P. 325.

* * *

Столь пристальное внимание к теме секса — как в самой «Орлеанской девственнице», так и в ее неавторизованных копиях — объяснялось в первую очередь позицией Вольтера, относившего себя, вне всякого сомнения, к «философам», а не к провиденциалистам, и придерживавшегося в высшей степени скептических взглядов на суеверия, магию, чудеса и религию в целом. Как и многие его современники, он не желал признавать Божественную волю единственной движущей силой прогресса[737], а потому и в эпопее Жанны д'Арк выделял прежде всего рациональное зерно, делая упор на личные качества девушки, способствовавшие ее небывалым достижениям.

Ил. 35. Дрейк. Жанна д'Арк и ее осел. Иллюстрация к пиратскому изданию «Орлеанской девственницы» Вольтера: [Voltaire]. La Pucelle d'Orléans, poëme héroï-comique en dix-huit chants. Nouvelle Edition, sans faute et sans lacune. L., 1780. P. 227.

Такая трактовка истории Столетней войны присутствовала уже в «Генриаде» (1723 г.), первом поэтическом произведении Вольтера, где упоминалась Орлеанская Дева и где она представала одним из выдающихся французских военачальников[738]. В примечаниях к последующим изданиям поэмы автор специально отмечал, сколь важное значение для судеб Франции имели здравомыслие и благоразумие его героини, простота ее нравов, ее уверенность в собственных действиях[739]. Та же характеристика Жанны д'Арк присутствовала и в «Эссе о всеобщей истории» (1754 г.): здесь Вольтер сравнивал девушку с Маргаритой Анжуйской, графиней де Монфор и Изабеллой — Французской Волчицей, также прославившимися на поле брани[740]. Все эти доблестные женщины отличались, по его мнению, смелостью, решительностью, военным талантом и исключительным героизмом[741]. Неизменной оставалась позиция французского философа и в последующие годы, о чем свидетельствовали «Эссе о нравах и духе наций» (1765–1769 гг.) и «Вопросы об "Энциклопедии"» (1770–1772 гг.)[742].

Категорически отказываясь видеть в Жанне д'Арк пророка, посланного Господом для спасения Франции, Вольтер, соответственно, отрицал и идею ее возможной святости, о которой довольно навязчиво писал в «Освобожденной Франции» Жан Шаплен. Насмехаясь над новыми правилами канонизации, принятыми Тридентским собором, и религиозной политикой кардинала Ришелье[743], знаменитый философ иронично советовал соотечественникам объявить мучеником Генриха IV, поскольку со времени его «проказ» прошло уже достаточно много времени и все их свидетели давно умерли[744]. Он также «решительно одобрял» причисление к лику святых Маргариты Анжуйской в связи с тем, что она «лично возглавила дюжину сражений с англичанами, дабы вызволить из тюрьмы своего идиота-мужа»[745], и канонизацию Орлеанской Девы, поскольку ее уже и так «прославляют в стихах во время церковной службы»[746].

Иными словами, Вольтер полагал, что для спасения родной страны от иноземных захватчиков совершенно не обязательно становиться мученицей за веру, Божественной посланницей и уж тем более быть святой девственницей. Высмеивая не столько дурные стихи Жана Шаплена, сколько его уверенность в том, что обет целомудрия, принесенный Жанной д'Арк, прямо указывал на ее избранность, французский философ превращал свою пародийную поэму в подлинный бурлеск, где тема сексуальной вседозволенности полностью затмевала основной, казалось бы, сюжет.

Впрочем, в основе подобного взгляда на события Столетней войны лежало не только отношение Вольтера к религии. Не меньшее значение имели и его познания в истории, а именно знакомство с различными трактовками прошлого Франции, среди которых явное предпочтение он отдавал, в частности, взглядам Ангеррана де Монстреле[747]. Официальный историограф герцогов Бургундских был, как известно, скептически настроен по отношению к Орлеанской Деве: вопреки прекрасно известным ему историческим фактам[748], он утверждал, что большую часть жизни она прослужила в таверне, где освоила «верховую езду, воинское искусство и другие приемы, на которые не способны молодые особы»[749]. Явный намек хрониста на весьма распущенный образ жизни, который якобы вела в юности героиня Столетней войны, был многократно усилен в поэме Вольтера:

Стан горничной, дебелой и румяной,

Был формою, в которой отлита

Британцам памятная красота.

В шестнадцать лет при лошадях таверны

Ей отыскали заработок верный,

И в краткий срок о молодой красе

В округе Вокулера знали все[750].

Из того же источника, на мой взгляд, могла быть заимствована в «Девственнице» и история крылатого боевого осла. Конечно, в основе этой сюжетной линии лежали и многие иные, чисто литературные тексты — греческие мифы, «Метаморфозы» Апулея и, наконец, «Неистовый Роланд» Лудовико Ариосто[751]. Однако о возможном присутствии осла в эпопее Жанны д'Арк из всех очевидцев событий сообщал только Ангерран де Монстреле. Повествуя о неудачной попытке взятия Парижа войсками Карла VII в сентябре 1429 г., он писал: «Во время этого штурма были повержены многие французы… Среди них и Дева, серьезно раненная и проведшая во рву, под задом осла, весь день до вечера, когда Гишар де Шьемброн и другие [солдаты] пришли за ней»[752].

Стоит отметить, что ни один из авторов XV в. не повторил это замечание бургундского хрониста. Однако оно возникло вновь в текстах XVI столетия — правда, теперь уже только английских. Без малейших изменений его воспроизвели сначала Эдвард Холл в 1542 г., а вслед за ним — Ричард Графтон в 1568 г.[753] Cложно сказать, был ли знаком с их хрониками знаменитый французский философ в тот момент, когда приступал к «Орлеанской девственнице», однако «английский след»