Время в средневековом городе - Коллектив авторов

l’Orloge du Palais). Здесь также действовал зимний и летний графики работы: зимой – от дня святого Ремигия до Пасхи – Шатле работал с 9 утра до 12 часов, а летом – с 8 до 11 часов. Аудиторы Шатле обязаны были являться на работу к 8 утра летом, от Фомина дня до времени сбора винограда (vendenge) и к 9 часам зимой, от времени сбора винограда до первого воскресенья после Пасхи. Однако в 1425 г., когда жалобы на медленную работу Шатле вынудили Парламент провести там реформу, было установлено, что прево и его служители, включая адвокатов и прокуроров, должны приходить к 7 утра – зимой и летом и «работать все дни, как в Парламенте»[537].

Соблюдался ли такой график на практике? Данные у нас только косвенные, и они достаточно противоречивы. С одной стороны, есть свидетельства современников о том, что график работы соблюдался во Дворце в Сите и чиновники трудились там целый день. Например, в «Прославлении Парижа» Жана де Жандена, написанном в начале XIV в., особенно восхваляются мэтры Палаты прошений Дворца, которые якобы «целыми днями сидят и работают» в Большой Зале королевского Дворца в Сите[538]. Впрочем, этот пассаж можно приписать апологетическому характеру данного трактата.

Однако у нас имеются более достоверные, хотя и косвенные данные. О соблюдении предписанного графика работы верховного суда мы можем убедиться на примере показательного эпизода из жизни знаменитого гражданского секретаря Парламента Никола де Бая начала XV в. Из его записей в регистрах и личного дневника мы узнаем, что в Париже случилась необычайно холодная зима: холода начались рано, с ноября 1407 г., и продлились почти до конца января 1408 г. Сначала льды сковали Сену, и люди ходили по реке, как по суше, а у секретаря замерзали чернила, и он едва мог написать две-три буквы в регистре. И вдруг 30 января резко потеплело, и глыбы льда сдвинулись, разрушив два моста, соединяющих Сите с обоими берегами – деревянный Малый мост, ведущий от улицы Сен-Жак и Пти-Шатле к собору Нотр-Дам; а также имевший каменные опоры Новый мост, идущий от улицы Арфы до Дворца в Сите; часть домов-лавок торговцев (около 20 или 30), располагавшихся на этом мосту, была разрушена. Вот в такой ситуации, когда льды сдвинулись, но еще не нанесли ущерба городу и был еще цел Малый мост, секретарь пришел на работу в Парламент, как обычно и как предписывалось королевскими указами, «между 6 и 7 часами утра» (entre vj ou vij heures au matin). Он сообщает, что в тот момент уже еле смог перейти через Малый мост с левого берега, где он жил, в Сите; при этом пара домов на мосту и одна опора наполовину уже погрузились в воду. Поскольку в залах Парламента собралось довольно мало служителей, то было решено не начинать заседаний и уходить, и тут Никола де Бай едва успел вернуться на левый берег, как Малый мост рухнул, между 7 и 8 часами, благо никого еще в лавках не было, и никто не погиб[539].

С другой стороны, у нас имеются весьма красноречивые свидетельства совершенно обратного свойства – о нерадивости чиновников и несоблюдении ими установленных правил работы. Так, Жан Жувеналь дез Юрсен, отпрыск высокопоставленной чиновной фамилии, юрист и королевский адвокат в Парламенте в Пуатье, знал, о чем писал брату, избранному в 1445 г. канцлером Франции: «приходят [чиновники] в Парламент поздно, и еще до того как прозвонит 10 часов, даже если надо всего каких-то четверть часа, чтобы завершить дело, встают и уходят», хотя, как он же утверждает в другом месте, обращаясь с советами к королю Карлу VII, «в прежние времена приходили в 7 часов, будь то зимой и летом»[540].

Подобные свидетельства важны и с той точки зрения, что королевское законодательство далеко не ограничивалось простым установлением графика работы. Масса норм законодательства предписывала тратить время именно на работу, т. е. на исполнение чиновниками своих должностных функций. Вкратце эти нормы указов устанавливали следующие правила работы чиновников: обязанность личного исполнения должностных обязанностей и запрет поручать их другому лицу; запрет уезжать по своим делам без разрешения короля или главы ведомства; штраф за опоздание или лишение жалованья за этот день; выплата жалованья после подачи сведений в Счетную палату о конкретных днях работы каждого служителя. Неукоснительному исполнению этих норм призваны были содействовать некоторые правила, направленные на стимулирование служебного рвения чиновников: указами короля устанавливался взаимный контроль чиновников ведомств за внутренней дисциплиной; более того, проценты от наложенных на нарушителей штрафов отчислялись в виде дополнительных выплат чиновникам. Стимулировала служебное рвение и появившаяся со второй половины XIV в. норма оплачивать работу тех чиновников, кто согласен работать во время каникул ведомств, что превратило, например, Парижский парламент в постоянно действующий орган власти[541].

Вместе с тем, даже в самих текстах королевских указов содержатся прозрачные намеки на многочисленные нарушения дисциплины и на принятые в среде чиновников обиходные манеры. Эти «манеры», не раз до того осужденные в королевских ордонансах, красочно описаны в краеугольном для Парламента указе от 11 марта 1345 г., который считался «хартией ведомства» и с тех пор ежегодно оглашался на открытии сессии суда. В нем фигурирует прямой запрет президентам и советникам прерывать работу суда из-за своих собственных или посторонних дел, а также покидать зал судебного заседания, «чтобы пойти посоветоваться или поговорить» с кем-либо из знакомых, если это не касается рассматриваемого судом дела. Те, кто будут говорить о своих делах или делах своих друзей, отвлекаясь от судебного слушания, должны были лишаться жалованья за этот день работы. Отдельным пунктом указа осуждается практика «сеньоров суда» фланировать и разглагольствовать (tourneant et esbatiçant par la Salle) о посторонних делах в залах Дворца, особенно разгуливать, когда заседание уже началось, что «есть позор» (c’est blâme et deshoneste chose). В указе признается: «часто случается, что [члены Парламента] приходят слишком поздно, а уходят слишком рано»[542].

В указах регулярно повторялся запрет «спрашивать и пересказывать новости и шутки» (de demander et raconter nouvelles, et esbattemenz) во время слушания судебных дел; этому разрешалось предаваться только на послеобеденном заседании (искоренить их, видимо, не получалось). Выходить из зала суда можно было только после окончания слушания дела или по телесной надобности, но не более одного-двух раз, а не «так часто, как привыкли»[543].

Для поддержания дисциплины и ритма работы суда в Парламенте изначально помещался буфет, где судьи могли подкрепиться, не уходя далеко из здания суда. Однако указы четко предписывали членам Парламента не есть и не пить