Издательский проект Петра Первого. Илья Копиевский и новые русские книги - Юрий Петрович Зарецкий

В России

Возможно, именно на эту статью словаря Мишо отозвался Пушкин, поместив Копиевского в «Арапе Петра Великого» в число образованнейших людей из окружения царя: «Ибрагим видал Петра в сенате, оспориваемого Бутурлиным и Долгоруким, разбирающего важные запросы законодательства, в адмиралтейской коллегии утверждающего морское величие России, видел его с Феофаном, Гавриилом Бужинским и Копиевичем…»478 Хотя во время работы над романом он мог уже пользоваться и другими, русскими материалами.

В России имя Копиевского впервые кратко упоминалось в словаре Новикова: «Копиевич, Илия, сочинил стихами панагирик, или похвальное слово на победы Петра Великаго; также сочинил Латинскую с Российским грамматику, и перевел книгу Деграфа, или морское плавание. Все сии книги напечатаны 1700 и 1701 годов в Амстердаме»479. Через полстолетия более подробные сведения о нем привел Н. И. Греч – сначала в «Сыне отечества», а затем в двух обзорах русской литературы480. Он стал первым, кто сообщил русским читателям о Копиевском как о переводчике и издателе, хотя и не выделял особенно его роль в петровских преобразованиях. Сразу после Греча о Копиевском как писателе и переводчике напомнил А. А. Писарев. Его статья повторяла некоторые фактические ошибки, допущенные в публикациях Греча, однако включала и новое для русского читателя: перевод заметки из сентябрьского номера «Журналь де треву» за 1711 год с перечнем названий книг Копиевского481. Не делая вывода о выдающемся вкладе Копиевского в культурные преобразования петровского времени, А. А. Писарев тем не менее указал на необходимость более обстоятельного изучения его биографии и его литературного наследия. Этими несколькими заметками и статьями исчерпываются публикации на русском языке о Копиевском до того, как Пушкин включил его в круг приближенных царя в «Арапе Петра Великого».

Складывается впечатление, что подчеркивание весомости вклада Копиевского в русскую культуру петровского времени в иностранных энциклопедиях и словарях XVIII–XIX веков целиком обязано заметкам в «Журналь де треву». В этой связи вполне логично предположить, что тщеславный Копиевский сам эти заметки и писал482. Однако на поверку это предположение выглядит не слишком убедительно. В сентябрьском номере «Журналь» за 1711 год, например, говорится, что «царь, видя в этом молодом московите ум и расположенность к наукам, послал его в 1698 г. в Голландию»483. Сам Копиевский вряд ли мог такое написать – не только потому, что это не соответствовало действительности в принципе, но также и потому, что в ученом мире Европы начала XVIII века он был небезызвестным человеком, не делавшим тайны из своего происхождения и вероисповедания. Трудно предположить также, что он во всеуслышание бесстыдно объявлял о не существовавших публикациях своих переводов Горация и Квинта Курция – такой обман также мог быть сразу обнаружен сведущими людьми. Имеется гораздо больше оснований считать, что во французский журнал эти сообщения писал не он – или, если все же он, то только, так сказать, отчасти. Скажем, Копиевский вполне мог переправлять во Францию заметки о литературной жизни в России на латыни (о том, что он владел французским, нигде нет никаких упоминаний), которые затем кем-то переводились, редактировались и печатались в «Журналь». Однако все могло быть и иначе. Например, что писавший эти сообщения француз был знаком по крайней мере с одним из печатных списков книг Копиевского и имел связи с Россией484. А может быть, материалом для этих публикаций стали сведения, ранее опубликованные в Германии и включавшие список латинских названий книг Копиевского?485 Но почему во французском журнале Копиевский представляется ключевой фигурой в петровских преобразованиях культуры начала XVIII века? Ответ на этот вопрос остается открытым. Как, впрочем, и многие другие, связанные с биографией этого человека, его сочинениями и деятельностью по просвещению «славянороссийского народа» в целом.

Копиевский и историки

Что касается историографии, то Копиевскому в ней явно не повезло. О нем, правда, немало сказано в знаменитом труде П. П. Пекарского, названного его современником А. В. Никитенко «библиотекой сведений о зачатках нашего умственного движения, возникшего из реформ Петра Великого»486. Однако эти материалы отрывочны и не создают целостного представления о его фигуре. Почти через сто лет после Пекарского к биографии Копиевского обратилась Т. А. Быкова, уделив особое внимание его книгоиздательской деятельности. Еще некоторое время спустя биографические сведения о нем обобщил и дополнил З. Новак в статье, оставшейся почти незамеченной историками. Наконец недавно важные материалы об обстоятельствах его жизни до эмиграции в Нидерланды и роде Копиевичей представили белорусские историки Д. В. Лисейчиков и Л. С. Иванова. Этими работами список основных исследований биографии Копиевского и заканчивается.

Как объяснить такое скромное внимание к составителю и издателю первых русских учебных книг? Ведь историками написаны десятки подробных биографий людей, оставивших гораздо менее заметный след в культурных преобразованиях петровского времени. Наверное, на это есть несколько причин, однако главной, скорее всего, является маргинальное положение его фигуры в общем контексте историографии российской истории. Действительно, какое отношение к ней имеет уроженец Великого княжества Литовского, затем гражданин Республики Соединенных провинций и лишь в последние годы жизни – российский подданный? К тому же не православный, а кальвинист, остававшийся, судя по всему, преданным своей вере до конца дней. Неясна и его этническая принадлежность: то ли белорус, то ли поляк, то ли литовец, то ли украинец, но явно не «природный русский». В общем, инородец и иноверец, каким-то чудом оказавшийся в роли просветителя православного «славянороссийского народа».

Что касается причин внимания к его фигуре названных выше авторов, то они вполне объяснимы, хотя и по-разному. В труде П. П. Пекарского, где Копиевский выступает одним из исполнителей воли Петра, присутствие подробных сведений о нем обусловлено историографической манерой автора, видевшего главной целью своих исследований строгое следование источникам. Не могла обойти вниманием его фигуру и Т. А. Быкова, автор фундаментального библиографического описания книг кириллической печати конца XVII – первой четверти XVIII века. Кем был человек, подготовивший и издавший за границей одиннадцать из описанных ею русских книг? Отвечая на этот вопрос, на основе тщательного анализа разнообразных документальных материалов, ей удалось впервые воссоздать важнейшие эпизоды жизненного пути Копиевского после начала его работы с Тессингом. Обращение к его биографии З. Новака, признавшего в нем поляка по происхождению, можно, по-видимому, объяснить его горячей симпатией к соплеменнику. Опираясь на материалы Пекарского и Быковой и анализируя польские источники,