Щит Давида. Толкование псалмов, используемых в православном богослужении - Александр Сатомский

примерам двух святых: одного далеко отнесенного от нас по времени, а другого – достаточно близкого. Это свт. Иоанн Златоуст и Ростовский митрополит Арсений Мацеевич. Тот и другой подверглись репрессиям от властей: Иоанн – за конфликт с императрицей Евдоксией, Арсений – за конфликт с Екатериной II. И в конце жизненного пути тот и другой пришли к благодарности Богу. На определенном этапе при этом они находились в борьбе, в противоречии, в несогласии, в отстаивании своей позиции. И только когда они провалились целиком и потеряли все, они благодарят Бога из самой своей сердечной глубины. Так, уже в остроге, в одиночной камере, Арсений, бывший по жизни очень жестким человеком, переосмысляет и жизнь, и свои отношения с Богом и пишет на стене углем: «Благо мне, что смирил меня». В большинстве же случаев мы говорим «Слава Богу», чтобы Бог не прогневался и не сделал нам еще хуже: «Тепло ли тебе, девица? Тепло ли тебе, красная?» – «Тепло, батюшка, тепло… Только отстань от меня, умоляю!» Этот образ Бога как самодура ложен в корне. Из-за него мы не даем себе прожить собственную боль, затыкаем это правильной реакцией – и все обмирает. И каждый раз мы садимся за один и тот же невыученный урок: когда мы снова окажемся в похожих обстоятельствах – мы поступим так же.

Было бы лучше и честнее прийти, как авторы этих псалмов, и показать Богу все, что в нас сейчас: и растерянность, и гнев, и раскаяние. Ведь даже святым требовалось много времени, чтобы все осмыслить и посмотреть на случившиеся с ними беды в ином свете. То, что казалось им крахом и провалом, вдруг открывалось как проявление силы Божией, снявшее с них всю шелуху и оставившее только ядро. Но это – время и усилия. А хочется сразу прийти к результату, миновав процесс. Банально, но никогда так не получится.

Тем не менее я все-таки замечу: 62-й псалом – преимущественно благодарственный. Тема могил, шакалов и всего остального как желаемой участи грешников находится здесь в контексте благодарения: «Ты моим заступником стал, и я ликую под сенью крыл Твоих! Душа моя прилепилась к Тебе, и десница Твоя защищает меня».

Контекст подчеркивают образы псалма: «Моя душа жаждет Тебя, плоть томится жаждой по Тебе, как в пустыне сухой и безводной». В заголовке ведь говорится об этой ситуации, о пребывании Давида в пустыне. Пустыня – неоднозначная категория. С одной стороны, это, безусловно, место смерти и дьявола, место, где нет жизни, – такое преддверие шеола, преддверие ада. Но с другой стороны, пустыня – место духовного подвига, роста и взросления. В пустыне Израиль из народа рабов становится народом свободных. Подойдя к границе обетованной земли, он оказался не готов войти в нее и завоевать, его сковал страх. Понадобилось сорок трудных лет, чтобы вызреть в должную меру. Мы часто так же хотим сразу «завоевать Палестину», явить все искомые добродетели, хотя бы приняв на себя их вид. Но без реально пройденного внутреннего пути это невозможно.

Восемьдесят седьмой псалом

1 [Песнь. Псалом сынов Ко́раха. Начальнику хора:

поется на напев «Махала́т леанно́т».

Искусная песнь Хема́на-эзрахитянина.]

2 Господь, Бог спасения моего,

днем и ночью взываю к Тебе!

3 Пусть молитва моя до Тебя дойдет,

будь благосклонен к мольбе моей!

4 Страдание душит меня,

моя жизнь – на краю Шеола.

5 Я – как те, кто в могилу сошел,

в ком уже не осталось сил;

6 как никому не нужный мертвец,

как убитые, спящие в гробнице,

о которых забыл и Ты, —

они уже не в Твоих руках…

7 Ты низверг меня в могилу бездонную,

в пучину, во тьму.

8 Тяжек Твой гнев для меня, волны Твои сбили с ног.

[Музыка]

9 Ты друзей от меня прогнал прочь:

они брезгуют мной.

Я как в тюрьме, и не выйти мне…

10 Меркнут от горя мои глаза.

Каждый день я зову Тебя, Господи,

простираю руки к Тебе!

11 Разве явишь Ты мертвым Свои чудеса?

Разве встанут тени, чтоб славить Тебя?

[Музыка]

12 Говорят ли во гробе про милость Твою?

Среди тлена – про верность Твою?

13 Разве знают во тьме о Твоих чудесах,

в стране забвения – о правде Твоей?

14 Я взываю к Тебе, Господь,

с раннего утра возношу молитву Тебе!

15 Почему, Господь, Ты меня отверг,

почему отвернулся от меня?

16 С юности я страдаю и смотрю в лицо смерти.

От Твоих ужасов я изнемог.

17 Твой гнев захлестнул меня, как волна,

сломили страхи, посланные Тобой,

18 затопили меня, словно вода,

всякий день отовсюду подступают ко мне.

19 Близких Ты прочь от меня прогнал,

и мой спутник – мрак.

Это самый мрачный текст из всей подборки псалмов. На его примере мы видим реальное отношение Ветхого Завета к теме смерти. Воспитанные Новым Заветом, мы привыкли к тому, что смерть перспективна, что она не конец – она точка на луче, от которой есть еще отсчет. В Ветхом Завете ничего этого нет. Все те образы, к которым обращается автор, говоря о богооставленности, – это образы мертвых. Умерший человек – тот, кто не имеет абсолютно никаких отношений с Богом. Поэтому: «Я – как те, кто в могилу сошел, в ком уже не осталось сил; как никому не нужный мертвец, как убитые, спящие в гробнице, о которых забыл и Ты, – они уже не в Твоих руках…»

Псалмопевец обращается к двум мрачным образам – шеол (стих 4) и аваддон (стих 12, переведено как «среди тлена») – для описания своего состояния: истаивающего бытия. Шеол – это пустота, как в возможном варианте перевода, так и в словоупотреблении, бездна. Аваддон – это тление, прекращение, то есть место постоянного умаления, место, где всякое бытие истощается.

Ветхий Завет указывает на безусловность подобной участи для всякого. Страдающий Иов говорит об этом месте так: «Малый и великий там равны, и раб свободен от господина своего» (Иов 3: 19) – там нет никаких отношений, ни между людьми, ни с Богом. «Мой спутник – мрак» – псалмопевец безутешен, его страдание беспросветно.

Но даже из такой тьмы отчаяния есть выход, и даст его Иисус Христос. Он откроет, что «Бог же не есть Бог мертвых, но живых, ибо у Него все живы» (Лк. 20: 38), что даже мертвые «услышат глас Сына Божия и услышавши оживут»