Шотландия в Новое время. В поисках идентичностей - Виктор Юрьевич Апрыщенко

и Христом, одним королем, одной верой и одним законом»[204]. Дэвид Юм Годскрофт, прославляя унию, провозглашал себя «шотландским британцем» и радовался, что дьявольское дореформационное правление ушло в прошлое. Однако реальность оказалась гораздо менее радужной. Мельвилль и его ближайшие сторонники, собравшиеся на вторую встречу в Хэмптон-корте в 1606 г., были репрессированы, заточены в тюрьму или вынуждены были бежать из страны. Еще до 1610 г. диоцезный епископат был восстановлен в полном объеме, а в 1612 г. король провозгласил себя высшим главой церкви, вслед за чем последовали «Пять статей Перта» 1617 г., по мысли монарха, должные привести в соответствие друг другу английскую и шотландскую церкви[205].

Для истинных пресвитериан, равно, как и пресвитерианских историков, «Пять статей Перта» являлись порождением дьявола. Чистота церкви, источник ее силы в пределах королевства и предмет восторга тех, кто наблюдал на ней из-за границы, были поставлены под удар документом, провозглашавшим восстановление религиозных праздников и, что еще более вызывающе, коленопреклонение общины. Даже Джон Споттисвуд, архиепископ Сент-Эндрюса и один из ближайших сподвижников монарха, высказывал опасения по поводу целесообразности этого документа. И для этого были три основные причины, изложенные священником. Во-первых, документ отдавал папизмом, во-вторых, он демонстрировал, что монарх явно симпатизирует англиканской церкви. И, в третьих, хотя король успешно установил свою власть над церковью, никогда ранее столь явно не демонстрировалось, что отношение религии и повиновение воли монарха, реализующего политику в области веры, находятся в столь тесной связи. Более того, все это сопровождалось опасным копированием англиканской практики с установлением изваяний святых и органа в часовне Холируда, и даже изменением литургии, которое было введено в 1616–1617 гг. Джеймс устранился от этих проблем, хотя создавалось впечатление, что для него шотландская церковь обладает неким пороком, который может быть излечен копированием южного опыта. «Пять статей» были отвергнуты Генеральной ассамблеей церкви в 1617 г., в следующем году они стали предметом обширной полемики, все таки были приняты Ассамблеей, но только в 1621 г. с большим трудом и путем политических манипуляций были подтверждены парламентом[206]. Хотя король одержал формальную победу, «Статьи» стали символом того диктата, который начал ассоциироваться с именем Джеймса, слухи о симпатиях монарха англиканскому вероисповеданию все более ширились. И эта молва стала битвой, которую монарху так и не удалось выиграть в действительности.

Позиция Джеймса по поводу «Пяти статей» выглядит неожиданно жесткой по сравнению с гибкостью, с которой он подходил к другим вопросам. К тому же эта борьба совпала с его инициативой, реализованной в 1616–1618 гг., по повышению денежного содержания для священников, в чем король, его шотландские советники и шотландская церковь были заодно; и то, что они реализовали, выгодно отличало шотландских протестантских священников от их английских коллег. Успех этой реформы был едко прокомментирован в 1628 г. членом английского парламента Бенжамином Радердом, заметившим, что попытки Джеймса означали, что священники по всей Шотландии будут иметь годовой доход в 30 фунтов стерлингов, тогда как в Англии жалованье служителя церкви составляло 5 фунтов стерлингов. Ощущение того, что престиж и власть церкви могут быть повышены посредством введения более высокого обеспечения священникам, было свойственно как самому монарху, так и его религиозным оппонентам и в процессе обсуждения реформы, и в ходе ее реализации. Это начинание могло бы снискать королю дополнительную поддержку, если бы не уния, которая неизбежно вела к «Пяти статьям».

По иронии за десять лет до «Статьей», в 1607 г., монарх стал обвинять своих английских советников, что они были излишне оптимистично настроены по отношению к унии и давали ему неверные советы. То же произошло и теперь, но уже по вине шотландских советников монарха. И Джон Споттисвуд, и Патрик Гэллоуэй, королевский капеллан, и граф Данфермлин – все, наиболее близкое королю окружение, недооценило степень опасности. И все это, несомненно, сказывалось на авторитете Джеймса, который был единственным, кто отвечал за благополучие, как религиозное, так и светское, подданных своего королевства.

Как бы то ни было, сопротивление, оказанное церковью принятию «Статьей», весьма показательно и с точки зрения религиозного противостояния, и в аспекте стремления шотландцев сохранять собственную идентичность. Желание протестантов отменить празднование Рождества и Пасхи восходит еще к «Первой книге порядка» 1560 г. Однако этот вопрос поднимался и в последующее время – факт, свидетельствующий, что проблема так и не была решена. Не на многих шотландцев произвела впечатление идея быть провозглашенными «избранной нацией», особенно эти сомнения усилились после того, как ассамблея 1618 г. все же приняла «Статьи» и стала ассоциироваться с собранием «лживых клириков». Шотландская церковь, скорее, претендовала на то, чтобы быть «суровой дочерью гласа божьего», как написал Вордсворт, и порой ей это удавалось. Но никогда полностью. Например, в Абердине и Перте так и продолжали праздновать Рождество еще до появления «Пяти статей», которые предусматривали чтение проповедей только в святые праздники. Всякие обряды были устранены парламентом 1637 г., и потом опять, после их реставрации в 1661 г., в 1690 г., при этом сторонники ковенанта высказывали идею, что в Англии тоже должно быть отменено празднование Рождества. Эта кальвинистская настойчивость по поводу отмены праздников длилась настолько долго, что всякие ассоциациативные связи между папизмом и празднованием к тому времени исчезли. Однако упущенное для восстановления праздников время в кальвинистской Шотландии измеряется четырьмя столетиями – до 1958 г. Рождество не являлось здесь официальным праздником.

Другая сторона этого процесса связана с менее впечатляющей историей. Правление Джеймса развеяло еще один долго существовавший пресвитерианский миф о том, что епископы – это всегда проклятие для церкви. В 1617 г. английский обозреватель замечал, что в Эдинбурге епископы были не в почете, но скорее как собственно личности, а не в связи с положением, которое они занимают. Но Эдинбург – это еще не вся Шотландия. Епископы времен Джеймса были сдержанными священниками, с умеренными взглядами, одетые в платье, подобное наряду обычных церковных служителей, что, по замечанию Споттисвуда, присутствовавшего на похоронах Джеймса, выгодно отличало их от английских епископов, и это особенно важно было на уровне местной церкви. Совместный протест английских и шотландских епископов мог возникнуть лишь как реакция на случай Чарльза I и архиепископа Уильяма Лода, который, став архиепископом Кентерберийским в 1633 г., был полновластным распорядителем в церковных делах, строго требуя точнейшего соблюдения принятых при богослужении обрядов и постепенно вводя новые, пытаясь распространить их и в Шотландии.

Более того, церковные суды, конечно, могли вводить жесткие порядки, но их решения были тесно связаны с социальным благосостоянием, потому что само существование и деятельность этих судов было гораздо более эффективным, нежели в дореформационной Шотландии. Такие явления социальной жизни, как, например, незамужние матери и их дети, беспризорные и т. п., стали