Российский колокол №7-8 2019 - Альманах Российский колокол

– В общем, мы лишние на этом юридическом пиру младого Герострата. Как, думаешь, всё это будет выглядеть?

– Как-как… не с чем сравнивать… кошмар, одно сплошное «Бр-р-р…!»

– Что значит – не с чем? Всё это будет слепок с «Пусси Райот», что задирали ноги с голою промежностью в храме Христа Спасителя. Кан-кан бесстыжих кобылиц, не чтящих ни отца, ни мать, ни старших Рода. Забывших Бога. Однако заболтались мы. Пора и на рыбалку.

Стоял, придавленный жестокой, настоящей экзекуцией, Иван.

– С ночёвкой? – потёр вожделенно ладони генерал.

– Само собой. Да с костерком, с ухой, с палаточкой, с ночной проверкой жерлиц и закидушек на сома. Сёмку, твоего внучка, возьмём?

– Куда мы без него. Утром поставим сеточку, пожарим рыбу и постреляем из арбалета.

– Я дам Сёмке три очка форы. Ну, двинулись?

Помедлил с ответом генерал, раздумывал:

– Тут закавыка… Сёмке напарник нужен, такой же семиклассник. А то ему с нами, старпёрами, как-то без кайфа. Может, Кулагинского Генку, начальника охраны?

– Он с матерью в Сочи… весенние каникулы. Забыл?

– Нда… запиндя.

И оба сокрушённо погрузились в неразрешимость придавившей их проблемы.

Дошло тут до Ивана, что пауза у патриархов – ему подачка с индульгенцией. Спросил покаянно и умоляюще:

– А я смогу заменить Кулагинского Генку?

– Ты в качестве замены Генки? – задумался Пономарёв – А как же предстоящее судилище над блудницей Виолеттой? Оно без прокуратора пшик юридический. Гаагский трибунал не примет к производству. Без прокуратора Заварзина, внука Героя Советского Союза, сей юридический процесс над своей бабушкой ни богу свечка и ни чёрту кочерга.

– Бабуля, прости, я недоумок! – сказал Ванёк. Уткнулся лбом в её плечо.

– Прощаю Ванечка, – обняла внука Виолетта. Смахнула со щеки слезу.

…Двое дедов уходили. Их догнал, втиснулся в средину и взял за руки рослый, крепко сколоченный подросток, в ком буйно, нагло верховодили гормоны, бесились скотьи рефлексы. И вся эта неукротимая орда нередко налетала, рвала в клочья неокрепший Разум малого человечка, которому позарез необходима в этих летах мужская воля и непреклонность мудрой справедливости. Генерал обернулся, зычно напомнил:

– Шпион Чукалин, вам надлежит готовиться: завтра вечером ваш разговор с президентом в скайпе!

Смотрел им вслед Евген. Смотрела Виолетта, притиснувшись к родному вспоминаемому телу. Им сослуживцы подарили долгую, бесценную ночь. Они вдруг осознали, что ждали вот этой встречи, этой ночи всю вихрем отлетевшую жизнь. Полынно-горькой и медово-сладкой предвкушалась эта ночь, поскольку ни она, ни он, пронесшие любовь друг к другу через десятилетия, так и не построили свои семьи.

Формула

Кто убежит из земли своей на чужбину в поисках жизни лёгкой, кого заманят чужие блага., на воровстве и рабстве проросшие, тот отступник Рода своего, и не будет ему прощения Рода его, ибо отвернутся Боги от него.

Заповеди Бога Перуна

Перед самой полночью Косенок написал последний знак в формуле, закрыл скобку и поставил точку. Она венчала многолетний, адский труд.

Что-то тяжко хрустнуло и открылось в стылой, искляксанной звёздами бездне Заполярья, будто две строчки его математически-химических закорючек стали ключом и распахнули бронированную дверь в гигантскую камеру хранения. И Косенка ослепили сокровища. Он был допущен к ним в когорте избранных на планете.

Он воспринял это со странным, отрешённым спокойствием. Так должно быть! Мир, громыхающий по ухабам истории, мчали вперед жеребцы экономики, запряжённые в колесницу потребления. Мимо проносились века, толпы, сонмища этносов и наций, где большинство создавали блага, а звероподобное меньшинство хапало, сгребало и копило их, рвало друг у друга из глоток, гасило чужие жизни. Естественный отбор, ядрёна вошь, vivat ему!

Косенок вяло пошарил в своих потребительских закромах и обнаружил всего одно желание: он хотел парного молока с тёплым ржаным хлебом. За чёрными стёклами тройной рамы билась и бесновалась полярная пурга, а ему хотелось тёплого парного молока… чтобы не в кружке, не в стакане, а в глиняной, облитой глазурью миске, куда можно накрошить хлеба. А затем деревянной ложкой раз за разом отправлять в рот.

Резко закололо в челюстях – во рту копилась слюна. Он вспомнил, что не ужинал сегодня… вернее, уже вчера.

Нечто необъятное и властное пронизало потолок его кабинета и подключилось к нему. Будто утекающая в небытие Кали-Юга из Чертога Лиса лизнула его своим чёрно-бархатным протуберанцем, так что обожгло мозг и ещё раз властно продублировало в голове: «ПАРНОГО МОЛОКА ХОЧУ, С ГОРЯЧИМ ХЛЕБОМ!»

В соседней комнате, куда была приоткрыта дверь, скрипнула кровать. Косенок перевел дух и прислушался. С глаз спадала пелена. Шлепанцы Ольги прошествовали в комнату, которая совмещала столовую и кухню. В уютную тишину вонзился скрип шкафчика, приглушённый перестук тарелок. Цокнул о доску нож. Косенок представил руки Ольги, режущей вчерашний батон. Недоуменно хмыкнул: жена пробудилась, чтобы поесть? Скрипнула дверь, ведущая из кухни в сени, и всё надолго затихло.

«Куда это она?!» – всполошённо поразился муж: дверь из сеней вела на улицу, в бешеную свирепость пурги. Попытался встать, но ЧЁРНАЯ ДЫРА над ним упруго и тяжко придавила к стулу, вдавила в оцепенение.

Через несколько минут хлопнула дверь в сенях – Ольга вернулась. Она вошла в кабинет. Жена, подрагивая, стояла на пороге в длинной ночной рубахе и шлёпанцах, облепленных снегом. В руках у неё был ржаной хлеб, кружка с ложкой и глиняная, облитая глазурью миска. Во взбитых, спутанных ветром волосах таяли, набухали алмазным блеском снежные клочья, глаза были закрыты.

Ольга качнулась, шагнула к столу, поставила миску и хлеб. Сказала, зябко цедя слова:

– Ск-колько м-можно сидеть… поешь.

– Ты где была? – напряжённо и быстро спросил Косенок. – Где ты была?! – повторил он в опалившем его предчувствии.

– У Лиды.

– Зачем?!

– У неё в сенях миска и молоко. Она не запирает на ночь.

– Через улицу… в таком виде? Ты что… с ума сошла?! – Его начало трясти.

– Ты захотел парного… из глиняной миски… – ровно, мёртвым голосом ответила Ольга, не открывая глаз. Снег в волосах растаял, стекал ручейками по лбу. Повернулась, держась за стену, пошатываясь, пошла к себе в спальню, пятная мокрыми следами желтизну половых досок.

Косенок, унимая дрожь в руках, сунул их под мышки. Не хватало воздуха. Он привстал, потянулся к окну, дёрнул форточку на себя. Она не поддалась, окольцованная по краям толстым валиком инея. Он дернул её двумя руками, с треском отодрал от окна. В комнату ворвалась режущая стужа, нашпигованная колючим снегом. Он жадно хватал её сухим, жарким ртом, пока не продрог.