Два пути. Русская философия как литература. Русское искусство в постисторических контекстах - Евгений Викторович Барабанов

популярные справочники стал приобретать безусловно «схоластический» характер. Но Соловьев все-таки ответил Ю. Николаеву пространным письмом в редакцию, выдержки из которого мы приводим для лучшего уяснения дальнейшего развития полемики об инквизиции на православном Востоке и в России.

«…Я могу прямо сослаться на несомненный факт существования инквизиционного трибунала в Москве не далее как в конце 15-го века. При царе Феодоре Алексеевиче решено было существовавшее при Заиконо-спасском монастыре духовное училище превратить в высшее богословское, научное и вместе с тем церковно-практическое учреждение, сообщив ему, между прочим, формальную привилегию инквизиционного судилища для розыска, суждения и приговора к сожжению и другим наказаниям всех обвиняемых в различных религиозных преступлениях. Передав в своей «Истории России» подробности этой «привилегии», С. М. Соловьев делает такое заключение: «Московская Академия по проекту царя Феодора – это цитадель, которую хотела устроить для себя Православная Церковь при необходимом столкновении своем с иноверным Западом: это не училище только, это страшный инквизиционный трибунал: произнесут блюстители с учителями слова: «виновен в неправославии» – и костер запылает для преступника». (С. Соловьев, «История России с древних времен», т. XIII, изд. 2-ое, М., 1870, стр. 314). Преобразование Академии со стороны научной было осуществлено весьма неполно, но инквизиционный трибунал в Москве стал фактом и принялся за свое дело с таким чрезмерным усердием, что защищал огнем не только наше собственное православие, но и лютеранскую ортодоксию. Так, в 1689 году был судим (по доносу пастора) и сожжен в Москве первый появившийся в России философ, мистик Квирин Кульман.

Возвращаюсь к Византии. В поучении г. Николаева, не слыхавшего о восточной инквизиции, я выписал из словаря Мейера (статья „Inquisition”) краткое известие о специальных византийских судах против еретиков. Вместо того, чтобы поблагодарить меня за эту легкую, но все-таки не лишнюю для него помощь, он обвиняет меня в фальшивой цитате! Опять неправдоподобно и неосторожно. Ведь к словарю Мейера может обратиться всякий, и всякий увидит, что приведенное мною известие действительно находится в указанной статье, что оно составляет отдельную фразу и что ничего другого относящегося к спорному вопросу в статье не имеется и выписывать мне оттуда больше нечего. Следовательно, не только о фальшивой, но и об урезанной (как более осторожно выражается передовая статья «Московских Ведомостей») цитате не может быть и речи. Свое невероятное обвинение г. Николаев оправдывает только тем, что я не выписал из той статьи других известий, говорящих… о римской инквизиции. Да разве о ней был какой-нибудь спор? Ведь это те же солуняне, та же Бородинская битва! Если бы г. Николаев отрицал римскую инквизицию, то я бы выписал ему и о римской, но так как он отрицал только византийскую, то я и ограничился лишь тем, что относилось к ней. Но он, вероятно, думает, что настоящий способ цитирования состоит не в том, чтобы выписывать то, что относится к делу, но также и все прочее, что стоит поблизости. Ну, как назвать по совести такую выходку?

Так как автор «мнимой инквизиции» упоминает с чужих слов и о самом постановлении 382 г., но, как видно из его замечаний, не знает не только текста закона, но и титула, к которому он относится, то я сообщу ему, что этот закон (V) Theodosii M. quartainhaereticos Constitute помещается в Cod. Theod. Lib. XVI, titulus V de haereticis, c. 9. И что в нем находятся между прочим такие слова: «Sublimitas itaque tua det Inquisitores, aperiat forum, indices, denunciato resque sine invidia deLationis accipiat. Nemo praescriptione communi exordium accusationis hujus infringat». Законов карательных против еретиков под одним этим титулом находится 66.

В заключение г. Николаев с ударением и подчеркиванием настаивает на том, что мнение о византийском начале инквизиции и вообще о существовании ее на Востоке есть мое единоличное мнение. «В науке (sic), – говорит он, – если исключить краткие и многотомные папистские памфлеты против Восточной Церкви – такого мнения “никогда не существовало”» (курсив его). Конечно, когда дело идете науке, то нет лица более авторитетного, чем автор «Мнимой инквизиции», тем не менее и этому авторитету приходится предпочесть ясную и очевидную истину. Известный ученый, профессор Петербургской Духовной Академии Чельцов, никогда в папизме заподозрен не был. Вот что он говорит по нашему вопросу е своей речи, произнесенной в годичном торжественном собрании Духовной Академии и затем напечатанной в «Христианском Чтении»: «Не папистическая церковь изобрела инквизицию; она была в этом отношении только достойною ученицей византийской церковной политики» («Христианское Чтение», 1877 г. № III и IV, стр. 508).

Я не обвиняю г. Ю. Николаева в незнании. Конечно, лучшее знакомство с русскою духовною литературой было бы для него прилично, но нравственной обязанности в этом нет. Не обвиняю я его и за то, что он говорит о том, чего не знает: присяжному журналисту избежать этого греха очень трудно. Но выступать по совершенно незнакомым предметам с решительными, категорическими и подчеркнутыми утверждениями, противными истине, прибавляя к ним ругательства против людей более компетентных, – это уже совсем стыдно» (31).

Это было последнее письмо Соловьева в «Московские Ведомости». Казалось бы, основная тема спора исчерпана. Однако сотрудники газеты не унимались. Чувствуя свою беспомощность в вопросах церковной истории и канонического права, они привлекли к полемике «компетентных специалистов» – профессора Московской Духовной Академии Н. А. Заозерского (см № № 49, 55, 64) и профессора Московского университета А. С. Павлова (№ № 62,71). Высказанные ими доводы мы здесь не приводим – они обстоятельно разобраны в полемических заметках Вл. Соловьева.

Все три заметки Соловьева, являющиеся ответами на выступления профессоров Н. А. Заозерского и А. С. Павлова, были напечатаны в либеральной газете «Русские Ведомости» (см. № № 51, 59, 70). В собрание сочинений Вл. С. Соловьева они не вошли. Мы перепечатываем их полностью – по газетному тексту «Русских Ведомостей».

Тяжкое дело и легкие слова

Недели две тому назад «Московские Ведомости» посвятили несколько столбцов (в № 304) точным и документальным доказательствам того, что латинское слово inquisitor значит следователь, изыскатель и что Цицерон и другие древние писатели употребляли это слово без всякого отношения к так называемой инквизиции. А между тем, дело шло вовсе не о Цицероне и прочих классиках, а об уголовном законе императора Феодосия против еретиков, где слово inquisitor относится к следователям по религиозным преступлениям. Теперь в этой же газете (№ 318) профессор духовной академии Заозерский напечатал целый трактат, из которого явствует: 1) что византийское законодательство против еретиков и вообще неправомыслящих было крайне жестоко; 2) что это жестокое законодательство не оставалось мертвою буквою, а применялось