Бетховен и русские меценаты - Лариса Валентиновна Кириллина

на либретто Шиканедера с музыкой капельмейстера Франца Тайбера. Опера была посвящена эрцгерцогу Карлу, видному австрийскому полководцу, однако ее название в то время могло ассоциироваться и с именем русского императора, которого часто аллегорически уподобляли Александру Македонскому. Собственно, эти аллюзии подразумевались самой Екатериной II, назвавшей любимого внука в честь античного царя, сумевшего некогда объединить под своей властью Запад и Восток, Грецию и Азию. Хотя «греческий проект» Екатерины, подразумевавший овладение Константинополем, ограничился завоеванием Крыма, параллели между древностью и современностью оставались актуальными и в начале XIX века. Так, в 1804 году в Петербурге в честь годовщины коронации Александра I была поставлена силами немецкой труппы одноактная опера «Александр у берегов Инда» на текст Фридриха Вильгельма Гунниуса (Хунниуса) с музыкой Сигизмунда Нойкома; произведение было, естественно, посвящено императору.

Нисколько не удивительно, что в таких обстоятельствах Бетховен также захотел почтить императора Александра, репутация которого в глазах европейского общественного мнения изначально была весьма лестной. Даже если ходили слухи о насильственной смерти императора Павла I, к которой Александр мог быть причастен хотя бы косвенно, то в контексте умонастроений рубежа XVIII и XIX веков они не воспринимались как негативные: в свете идей энциклопедистов и Французской революции «тираноубийство» считалось благим делом, независимо от того, кто его совершил. Тираноборческая риторика вполне могла сочетаться с искренней симпатией к молодому русскому императору, который менее всего походил на тирана и высказывал в это время не просто либеральные, но даже республиканские идеи.

Возможно, мысль о музыкальном подношении Александру подал композитору Разумовский, вернувшийся в Вену осенью 1801 года в прежней должности полномочного посла. Скорее всего, Разумовский в кругу родственников и друзей рассказывал о каких-то сугубо личных особенностях царя – его воспитании, вкусах, характере, ведь интерес к новому властителю России был велик, а Разумовский совсем недавно общался с ним в Петербурге и в Москве. Притом что Андрей Кириллович не принадлежал к числу восторженных обожателей императора и отнюдь не разделял его либеральных взглядов, кое-что их все же объединяло. Оба, царь и посол, были любителями-музыкантами, причем скрипачами. По всей видимости, именно от Разумовского Бетховен мог узнать о том, что в юности царь много играл на скрипке, и потому разумнее всего было бы посвятить ему произведения с участием этого инструмента. А может быть, Разумовский рассказывал в узком кругу и о том, что Александр, еще будучи юношей 16 лет, начал глохнуть на одно ухо, однако это не отбило у него пристрастия к музицированию. В отличие от глухоты Бетховена, которую композитор вплоть до 1806 года старался скрывать от окружающих, тугоухость Александра не была тайной – при русском дворе о ней многие знали. Роковой недуг, объединявший русского императора и великого композитора, заставлял видеть в них своего рода собратьев по несчастью.

Александр действительно увлекался в 1790-е годы игрой на скрипке – до такой степени, что получал за это порицания и от бабушки-императрицы, и от матери, великой княгини Марии Фёдоровны, и от одного из своих воспитателей, Александра Яковлевича Протасова[340]. Все они полагали, что будущему правителю не подобает уделять столько времени музыке. При этом великий князь никогда публично не афишировал своего увлечения, притом что некоторые монархи XVIII века не считали зазорным выступать в придворных концертах. Музицирование происходило исключительно в личных покоях великого князя, о чем вспоминала статс-дама графиня Варвара Николаевна Головина: «Лучшие музыканты, и во главе их Диц [Антон Август Фердинанд Тиц], исполняли симфонии Гайдна и Моцарта. Великий князь [Александр] играл на скрипке, а мы слушали эту прекрасную музыку из соседней комнаты, где почти всегда бывали с великой княгиней [Елизаветой Алексеевной]»[341]. Юный Александр защищался от упреков, объясняя, что занимается музыкой лишь в свободное время или когда нездоров и вынужден отложить в сторону более важные дела.

После восхождения на престол у него, разумеется, свободного времени практически не осталось, однако композиторы, посвящавшие ему свои сочинения, обычно учитывали симпатии Александра к скрипке и к инструментальной музыке в целом. В частности, венский композитор Антон Эберль (1765–1807), который в 1796–1800 годах работал в Петербурге, посвятил Александру три струнных квартета ор. 13 и Вторую симфонию d-moll op. 34. Симфония, одно из самых значительных произведений Эберля, была издана в 1802 году, когда Александр уже стал императором. Возможно, Бетховен эту симфонию знал, но даже если не знал, то мог прочитать хвалебный отзыв о ней в Allgemeine musikalische Zeitung[342]. В начале 1800-х годов Эберль считался одним из соперников Бетховена, и в некоторых случаях современники отдавали предпочтение первому – его музыка была очень яркой и мастерски написанной, но при этом более доходчивой. Вряд ли Бетховен намеревался вступить в творческое состязание с Эберлем, но политической моде, по-видимому, он охотно последовал.

«Александровские» сонаты

Бетховен посвятил русскому императору три скрипичные сонаты, получившие при издании общий опусный номер 30: по общему счету, это сонаты № 6 (A-dur), № 7 (c-moll) и № 8 (G-dur). Они создавались в течение 1801–1802 годов и вышли в свет в Вене в мае 1803 года. Мне кажется, что вполне уместно называть их «Александровскими», хотя был ли замысел сонат изначально связан с предполагаемым посвящением, неизвестно. Возможно, композитор принялся за сочинение сонат, вовсе не имея в виду императора Александра, но после возвращения Разумовского в Вену соблазнился идеей заявить о себе таким образом при новом русском дворе. Россия была у всех на устах, туда начали ездить на гастроли австрийские музыканты, там уже существовала довольно развитая музыкальная жизнь – оперные театры (придворные и частные), публичные концерты, салоны богатых меценатов, и даже если у Бетховена не было в тот момент планов посетить Россию, не стоило сбрасывать со счетов такую возможность в дальнейшем. После того, как в 1804 году в Петербург отправился любимый ученик Гайдна Сигизмунд Нойком, привезший в подарок вдовствующей императрице Марии Фёдоровне несколько песен своего учителя, Бетховен также решил послать ей две свои песни (какие именно, не совсем понятно) – скорее всего, эту мысль вновь подал ему Разумовский[343]. Были ли ноты песен действительно отосланы в Петербург, неизвестно.

«Александровские» сонаты обозначили новую ступень в развитии жанра скрипичной сонаты как в творчестве Бетховена, так, вероятно, и в истории этого жанра вообще. Предыдущие скрипичные сонаты Бетховена – три ранние, ор. 12, изданные в 1799 году и посвященные Антонио Сальери, и две сонаты ор. 23 и ор. 24, сочиненные в 1801 году и посвященные графу Морицу фон Фрису, – демонстрируют постепенное восхождение композитора к свободному овладению жанром