Бетховен и русские меценаты - Лариса Валентиновна Кириллина

с бетховенской темой[348]. Трудно сказать, в какой мере композитор опирался здесь на конкретный фольклорный образец и откуда он мог бы его почерпнуть. Впрочем, не будем забывать, что граф Разумовский хорошо играл на скрипке и что он вернулся в Вену после пребывания в украинских имениях своего отца, так что вполне мог привезти с собой и запомнившийся ему наигрыш. Присутствие же в теме финала повышенной кварты заставляет распознать здесь польский колорит, что также могло входить в авторский замысел. Александр I старался проводить дружелюбную политику по отношению к покоренной и насильственно усмиренной в 1794 году Польше. В этом отношении он был категорически не согласен с действиями Екатерины II, в чем откровенно признался в 1796 году князю Адаму Чарторыйскому, который надолго стал одним из его ближайших друзей. Впрочем, даже если польский колорит финала Сонаты № 8 не имел никакого отношения к этим политическим нюансам, он был очень созвучен духу времени.

Весной 1802 года Бетховен, по логике вещей, должен был обратиться за официальным разрешением посвятить свои сонаты императору Александру. Таков был обычный порядок; посвящения правителям и другим высокопоставленным лицам непременно требовали согласования, ибо предполагалось, что в ответ должно последовать некое весомое вознаграждение. Каким образом это обычно происходило, можно судить по некоторым сохранившимся в АВПРИ делам – в частности, переписке по поводу трактата о гармонии Антонина Рейхи, преподнесенного им в марте 1804 года императору Александру. После длительного письменного обсуждения профессиональных достижений Рейхи (на тот момент действительно еще не очень известного музыканта) итоговое решение оказалось негативным: приношение Рейхи было отклонено, и подарка от императора он не получил[349].

Возможно, ключевой ошибкой Рейхи было то, что он решил действовать самостоятельно, отослав свой трактат в Петербург без помощи русского посольства. Обычно же посредниками в подобных делах выступали послы. Коль скоро Разумовский был хорошо знаком с Бетховеном, с этой стороны никаких препятствий не ожидалось. Вероятно, Бетховен передал ему для пересылки в Петербург рукописную копию сонат. Дипломатическая почта отправлялась регулярно, шла быстро и доставлялась прямо по назначению. Однако нет информации о том, что ноты были отправлены из Вены, получены в Петербурге и удостоены милостивого разрешения императора на посвящение ему сонат с назначением соответствующего подарка. В этот период соответствующее представление императору делал камергер Новосильцев, и в случае благоприятного решения оно доводилось до сведения министра иностранных дел князя Чарторыйского, а тот сообщал о нем послу (в данном случае Разумовскому). Денежное вознаграждение автору выплачивалось за счет «чрезвычайных расходов» посольства и затем возмещалось казной. Такова была обычная процедура, подтверждаемая другими аналогичными делами, хранящимися в АВПРИ.

Загадочная история отсутствия отклика Александра I на безусловно принятое им посвящение отчасти нашла продолжение двадцать с лишним лет спустя в беседе Бетховена, состоявшейся 2 сентября 1825 года с композитором и пианистом Венцелем Вильгельмом Вюрфелем, который сообщил, что ему довелось в Варшаве говорить с императором Александром о трех сонатах ор. 30: «Отзыв императора на эти великолепные сонаты попал, вероятно, в дурные руки, нужно было, чтобы вы сами непременно написали императору несколько строчек»[350]. Судя по всему, Бетховен не обращался к императору лично, доверившись посредникам. Чьи «дурные руки» могли сыграть неприглядную роль, остается загадкой. В начальные годы правления ближайший круг общения императора составляли члены «негласного комитета», куда входили, в частности, и Чарторыйский, и Новосильцев (именно они вели в 1804 году переписку с Разумовским по поводу трактата Рейхи). Ни у кого из них не имелось очевидных причин скрывать одобрение императора от Бетховена, и еще меньше можно ожидать этого от Разумовского. Непонятно также, почему композитор, умевший быть настойчивым в защите своих интересов, не обратился к Разумовскому за разъяснениями насчет так и не полученного гонорара. В переписке Разумовского, хранящейся в АВПРИ, мне никаких упоминаний об этой истории обнаружить не удалось. Странности, связанные с историей посвящения сонат ор. 30, заключаются еще и в том, что в крупных хранилищах Москвы и Петербурга до сих пор не выявлено документов и автографов, связанных с историей бытования в России «Александровских» сонат, и даже экземпляров их первого и последующих прижизненных изданий[351].

Так или иначе, годичный срок, прошедший между завершением сонат и их выходом в свет в Вене, говорит о том, что композитор придерживался принятого тогда этикета: публикация была возможна лишь спустя известное время (обычно год) после того, как носитель посвящения утратит права на эксклюзивное использование произведения.

Вероятно, в силу описанных обстоятельств император Александр больше не рассматривался Бетховеном как один из его возможных меценатов вплоть до 1820-х годов (подробнее об этом будет рассказано в заключительном разделе этого очерка). Тем не менее Александр стал первым и единственным иностранным монархом, имя которого значилось на титульном листе произведений Бетховена, написанных до Венского конгресса[352]. Думается, что этот факт важен сам по себе и свидетельствует не только о соображениях пользы и престижа, которыми руководствовался композитор, но и о его политических симпатиях. Эти симпатии парадоксальным образом распространялись и на революционного генерала, первого консула Французской республики Бонапарта, еще не ставшего императором Наполеоном, и на его будущего врага, затем союзника, затем вновь врага и, наконец, победителя – Александра. Впрочем, в период создания «Александровских» сонат Наполеон и Александр врагами еще не были; считая себя сторонником республиканского правления, царь не питал личной вражды к корсиканскому «выскочке». В глазах графа Разумовского это должно было выглядеть прискорбным недоразумением, но в восприятии Бетховена говорило, скорее, в пользу русского императора.

Императрица Елизавета Алексеевна

Супруга Александра I, императрица Елизавета Алексеевна (1779–1826), познакомилась с музыкой Бетховена и, вероятно, также и с самим композитором во время ее пребывания на Венском конгрессе в 1814–1815 годах. Нельзя исключать того, что она могла слышать его музыку и в Петербурге, но об этом точных сведений нет, поскольку в начале 1800-х годов сочинения Бетховена звучали в России лишь в приватных кругах.

Чтобы верно оценить события 1814 года и последующих лет, необходимо в общих чертах представить себе личность Елизаветы Алексеевны. Урожденная принцесса Луиза Мария Августа Баденская, ставшая женой великого князя Александра в 1793 году, когда ей было всего четырнадцать лет, а ее супругу – шестнадцать, обладала тонкой натурой, пытливым умом и славилась невероятной, поистине ангельской, прелестью облика и деликатностью манер. Юная великая княгиня, а затем и императрица вызывала восторги всех, кто ее видел и общался с нею, особенно поэтов и неоднократно писавших ее художников. Новобрачных Александра и Елизавету сравнивали с Амуром и