Юрий Бондарев - Вячеслав Вячеславович Огрызко

23 января 1962 года. Однако главред объединения Валерий Карен и его подчинённая Ирина Сергиевская проявили осторожность. С одной стороны, они не возражали, чтобы Тарковский взялся за исторический материал, но одновременно попросили молодого режиссёра подумать и о современных темах. По их мнению, Тарковский мог сразу заняться и древностью, и текущей жизнью. Но любому профессионалу было ясно, что сразу запустить две вещи ни один режиссёр не в состоянии. На что же рассчитывал Карен с Сергиевской?

Тут ещё подпустил леща другой редактор из того же 1-го объединения – Василий Катинов, который одновременно продолжал занимать руководящие посты в редакции журнала «Знамя». «То, что мы имеем, – с пафосом отметил он, – это не либретто, это исповедь молодых авторов, исповедь искренняя и многообещающая не только в подходе к теме, но и в сюжетных положениях».

Однако ровно через месяц тот же Катинов в своём отзыве на литературный сценарий Тарковского и Кончаловского написал совсем другое. Читаем: «Следует ли молодому режиссёру Тарковскому, давшему лишь один фильм „Иваново детство“, сразу же уходить в глубь веков, да ещё на основе собственного сценария? Не лучше ли ему мобилизовать свой молодой режиссёрский темперамент на изображение нашего героического времени?»

Получалось, что Катинов попросту обманул Тарковского, и молодого режиссёра это привело в ярость. Он не успокоился даже после триумфального приёма снятого им фильма «Иваново детство». И тут Тарковский вовремя столкнулся со своим вгиковским учителем Михаилом Роммом. Тому ничего не стоило договориться с Аловым и Наумовым о переходе своего ученика в объединение писателей и киноработников.

Судя по сохранившимся архивным документам, Тарковский в творческую жизнь этого объединения включился не сразу, а, скорее всего, летом 1963 года. На одном из худсоветов он вступился за сценарий Геннадия Шпаликова и Андрея Кончаловского «Точка зрения», а на другом – за экранизацию повести Бориса Балтера «До свидания, мальчики». Потом началась битва за фильм «Двое» по сценарию Александра Гастева. А в перерыве между боями за «Точку зрения», «Мальчиков» и «Двоих» режиссёр вёл ещё и сражение за своего «Рублёва».

9 сентября 1963 года Тарковский на худсовете сообщил, что только что сдал на перепечатку третий вариант своего сценария о Рублёве. Как выяснилось, до этого его вызывал к себе заместитель заведующего подотделом кинематографии ЦК КПСС Георгий Куницын и сделал ему по второму варианту десятки замечаний. Режиссёр надеялся, что нашёл компромиссные решения и в ЦК ему наконец разрешат приступить к съёмкам, и поэтому он в ожидании этого решения стал дотошно вникать в чужие заявки и сценарии. А худсовет в тот день, 9 сентября, решал судьбу заявки Александра Гастева на создание сценария «Двое». Вёл же заседание худсовета Юрий Бондарев.

Писатель не стал скрывать, что ничего в заявке Гастева не понял. В основу своей заявки сценарист положил историю любви студента консерватории с глухонемой танцовщицей, которая потеряла слух ещё маленькой девочкой в войну. Тарковский популярно объяснил Бондареву, что в этой заявке кроется «желание рассмотреть социальную проблему стремления человека к счастью в социальном смысле» (РГАЛИ. Ф. 2453. Оп. 4. Д. 2445. Л. 11).

С режиссёром отчасти согласились Михаил Калик и Юрий Трифонов. Но другие члены сценарной коллегии объединения, в частности новая муза поэта Андрея Вознесенского Зоя Богуславская и Григорий Бакланов, продолжали сомневаться в том, что из заявки Гастева может получиться что-то путное.

Поскольку мнения на худсовете разделились, Бондарев принял соломоново решение. «Я считаю эту заявку условной, – подытожил он. – Мы должны её принимать как направление, как движение, как импульс к поискам: двое в мире» (РГАЛИ. Ф. 2453. Оп. 4. Д. 2445. Л. 29). Подключиться к этим «поискам» Бондарев попросил Тарковского.

Возможно, молодой режиссёр бы и занялся плотно сценарием Гастева, но тут наконец определился Георгий Куницын. Если в двух словах, то партаппаратчик пришёл к выводу, что замысел Тарковского о Рублёве близок к гениальности, но он всё-таки не для средних умов. Куницын знал, кто сидел в управлениях недавно созданного Госкино – в основном недалёкие люди и к тому же перестраховщики, которые готовы были в любой сцене усмотреть идейную крамолу. Сломить сопротивление бдительных чиновников, по его мнению, могли лишь положительные отзывы академиков или докторов наук плюс публикации в официальных изданиях, а также намёки на покровителей в инстанциях. Поэтому он блестяще разыграл трёхходовку.

Во-первых, Куницын быстро заручился поддержкой доктора исторических наук Владимира Пашуто. Этот учёный единственным из крупных медиевистов безоговорочно поддержал подход Тарковского. «Этот сценарий, – написал Пашуто 10 октября 1963 года в своём отзыве, – вид художественной историографии. Воплощённый в фильме, он получит неизмеримо более широкое распространение, чем научные и научно-популярные труды исследователей». Вторым шагом Куницына стал звонок Людмиле Погожевой с рекомендацией побыстрей тиснуть сценарий Тарковского и Кончаловского в журнале «Искусство кино». И в-третьих, Куницын запустил в киношных кругах слухи, будто искания Тарковского в целом одобрил секретарь ЦК КПСС по пропаганде Леонид Ильичёв. А кто бы стал проверять? Какой чиновник из «Мосфильма» отважился бы звонить в приёмную Ильичёва и тем более самому Ильичёву и уточнять, где, когда, что и кому сказал секретарь ЦК?

Окончательно Тарковский «прописался» в 6-м объединении осенью 1963 года. Правда, на ставку с гарантированным окладом его так и не взяли. Ему было предложено довольствоваться авторским вознаграждением за ещё не утверждённый сценарий. А уже 5 ноября с него, как и со всех других прикреплённых к 6-му объединению, потребовали на худсовете подробный индивидуальный план на несколько лет вперёд.

Тарковский, естественно, сослался на свою занятость «Рублёвым». Но ему дали понять: надо уже сейчас подать заявку на какую-нибудь картину к юбилею Октябрьской революции. «У вас есть замыслы?» – грозно спросил его на худсовете 5 ноября 1963 года Владимир Наумов. Тарковский честно ответил: «Они (замыслы. – В. О.) не имеют никакого смысла, потому что картину к 50-летию Советской власти я не смогу сделать, если не поставлю „Рублёва“. У меня есть внутренняя поступь и мне кажется, что смогу замахнуться на современную тематику, если сделаю раньше большую постановочную картину. Планов много, но не всегда удаётся осуществить» (РГАЛИ. Ф. 2453. Оп. 4. Д. 2446. Л. 4).

Наумов попросил уточнить, какие именно имелись у Тарковского планы, и молодой режиссёр неожиданно для многих раскрылся. Он признался, что в перспективе хотел бы снять две картины с условными названиями «Контуженный» и «Секретарь обкома» (не путать с экранизацией одноимённого романа Всеволода Кочетова).

«Сюжет моего замысла, – пояснил Тарковский по поводу первой темы, – очень прост. Он строится на характере солдата, человека 22 лет, крестьянина. Образование у него – 2 класса начальной школы, после