Юрий Бондарев - Вячеслав Вячеславович Огрызко

чего он стал работать в колхозе. Затем – мобилизация и война. А через год он инвалид. Фильм должен называться „Контуженный“. Действие происходит в провинциальном городке, недавно освобождённом, после наступления, от немцев. Контингент населения в этом городке очень странный. Это – местные жители и эвакуированные, которые делятся на 2 части – на москвичей и ленинградцев. Ленинградцы приехали сюда позже. Городок стоит на реке, связан с речным транспортом. Там есть только один пивной завод, на котором работают одни женщины. В общем, там работать взрослому мужчине негде. Герой фильма – инвалид» (РГАЛИ. Ф. 2453. Оп. 4. Д. 2446. Л. 6–7).

Тарковский намекнул, что сценарий этого фильма почти готов, а написал он его вместе со своим приятелем Кончаловским. При этом режиссёр предупредил, что это не будет некое повторение «Иванова детства». «Эта картина, – заявил он, – должна быть принципиально другой по стилистике».

Но весь худсовет впечатлила не эта заявка, а другая. Тарковский признался, что не прочь был бы вместе с Кончаловским к юбилею Советской власти снять фильм «Секретарь обкома». Тут уже от одного названия возможной картины всё киношное начальство чуть не упало в обморок. У них совершенно не увязывались Тарковский и секретарь обкома. А режиссёр заявил: «…это должна быть правдивая картина – история жизни секретаря обкома партии. Это история человека, который занимает должность очень трудную. Здесь в основном лежит характер» (РГАЛИ. Ф. 2453. Оп. 4. Д. 2446. Л. 11).

Первым на худсовете от услышанного пришёл в себя Юрий Бондарев. Он сразу ухватился за вторую идею Тарковского. Правда, ему было важно понять, чем замысел режиссёра отличался от экранизации романа Кочетова. «Тот фильм, – признался Тарковский, – мне глубоко антипатичен по идейным соображениям». Бондарев сразу нахмурил брови: «Вы предлагаете другой?» Ответ был: «Да». Тут уже не выдержал Наумов. Он предложил Тарковскому немедленно приступить к работе. Но молодой режиссёр сказал, что пока повременит. «Я предлагаю сделать „Рублёва“, потом „Секретаря обкома“, потом „Контуженный“» (РГАЛИ. Ф. 2453. Оп. 4. Д. 2446. Л. 14).

В этот момент кто-то из худсовета поинтересовался, когда же в режиссёрскую разработку будет запущен сценарий Гастева «Двое». Зоя Богуславская напомнила, что Тарковский обещал заняться фильмом «Двое» без отрыва от «Рублёва». Однако её неосторожная реплика просто взбесила режиссёра. «Я, – вспылил он, – готов делать эту картину ‹„Двое“›, – но у меня нет сил больше пробивать какие-то вещи, которые для меня являются второстепенными. Если ‹шестое› объединение ‹„Мосфильма“› хочет, чтобы я сделал картину, пусть оно пробивает. Я пальцем не шевельну. Я устал доказывать людям, что чёрное есть чёрное, а не белое» (РГАЛИ. Ф. 2453. Оп. 4. Д. 2446. Л. 20).

Потом выяснилось, в чём была загвоздка. Гастев когда-то в чём-то крупно прокололся и угодил в «чёрные списки». Из-за этого ему под новую заявку никто не давал денег. Всех-то делов было уговорить ознакомиться с намётками Гастева двух чиновников: гендиректора «Мосфильма» Владимира Сурина и зампреда Госкино Владимира Баскакова. Но Алов с Наумовым и Бондарев идти из-за Гастева на поклон начальству не желали. А Тарковский устал отвлекаться на других – он хотел полностью погрузиться в «Рублёва».

«Никто не протестует против постановки „Рублёва“, – обронил при подведении итогов обсуждения индивидуального плана Тарковского Владимир Наумов, – речь идёт только о том, сейчас его ставить или через год. Значит, необходимо доказать правоту нашей точки зрения, что надо ставить Рублёва сейчас. По мере возможности мы стараемся это делать, и думаю, что через две недели у нас что-то решится» (РГАЛИ. Ф. 2453. Оп. 4. Д. 2446. Л. 24).

Наумов знал, о чём говорил. В этот момент Агитпроп ЦК готовил заседание Идеологической комиссии ЦК по вопросам кинематографии. Все ждали, какие даст установки секретарь ЦК Ильичёв. А тот приказал своему аппарату настроить на серьёзное выступление Тарковского. Представляете: нечлена партии собирались выслушать руководители всех идеологических служб страны. К слову, Тарковский, позже кичившийся тем, что он якобы никогда в партийных делах не участвовал, тогда по первому зову прибежал на заседание Идеологический комиссии. А почему? Потому что знал, что без решения руководства ЦК никаких съёмок «Рублёва» не будет. А тут ему дали возможность лично убедить партбоссов в необходимости делать фильм о великом русском иконописце. Правда, текст его выступления почему-то ни в одном архиве не сохранился. Неужели никто речь кинорежиссёра на Идеологической комиссии не стенографировал?

Сразу после заседания комиссии Погожева отдала текст литературного сценария Тарковского о Рублёве в набор. Номера журнала «Искусство кино» с этим сценарием должны были окончательно открыть Тарковскому дорогу к съёмкам. Начало сценария появилось в журнале в апреле 1964 года. Окончание – в мае. Больше препятствий для запуска сценария о Рублёве в режиссёрскую разработку не было. Но изворотливые бюрократы задали вопрос: а кто утверждал режиссёрский сценарий? Пришлось Алову по новой собирать худсовет объединения писателей и киноработников.

Разбор полётов состоялся 24 августа 1964 года. Первый удар по Тарковскому нанесла редактор Нора Рудакова. Она заявила: «Теперь натуралистически сделанная сцена ослепления меня шокирует» (РГАЛИ. Ф. 2453. Оп. 5. Д. 1294). Другим же участникам заседания не понравились длинные диалоги героев. В конце концов вопрос упёрся в метраж будущего фильма. От Тарковского потребовали сократить сценарий чуть ли не на тысячу метров, но для него это оказалось неприемлемо. Режиссёр сказал: всё, что без ущерба для картины можно было поджать, он поджал. Даже перечислил, какие именно сцены убрал. Но после всех изъятий режиссёрский сценарий сократился только на 450 метров. А этого начальству было мало.

Кто-то робко предложил обратиться в инстанции и попросить выделить под данную картину дополнительный метраж. Директор объединения Павел Данильянц, знавший все ходы и выходы в коридорах Госкино, попытался эти разговоры пресечь: мол, все фонды на плёнку уже распределены, и никто ничего менять не будет. Но Данильянцу напомнили: ведь верхи в своё время разрешили увеличить количество серий в фильме по роману Бондарева «Тишина». На это Данильянц парировал: начальство, когда увеличивало объём «Тишины», имело в виду экспортный потенциал картины. Но ведь и к «Андрею Рублёву» уже вовсю примеривались зарубежные кинопрокатчики. К слову, Тарковский, зацепившись за эту дискуссию, дал понять, что если уж верхи о чём-то и просить, то разрешения сразу на три серии.

Данильянц в какой-то момент растерялся. А тут ещё на него стали давить редактор Владимир Крепс и писатель Юрий Трифонов. Первый заявил: «Этот сценарий в его режиссёрском варианте является, по-моему, крупным произведением искусства» (РГАЛИ. Ф. 2453. Оп. 5. Д. 1294. Л. 15). А второй добавил: «Мне кажется, что это будет выдающаяся картина» (там же.