Юрий Бондарев - Вячеслав Вячеславович Огрызко

II. „Катастрофа“

III. О летающем человеке по Беляеву»

Правда, из этих планов почти ничего так и не осуществилось. Но это уже другая тема.

К слову, в 1970-е годы Тарковскому мог бы очень сильно помочь Бондарев, который стал влиятельной фигурой в советской литературе и кинематографе. Но не помог. Почему? Остаётся только догадываться.

Повторю: сам Бондарев никогда и нигде Тарковского не вспоминал. Возможно, у него всегда об этом режиссёре было только плохое мнение. А может, негативные оценки появились у писателя позже. Тарковский же всё-таки один раз отозвался о Бондареве. Но как? В 1982 году он в своём дневнике рассказал о том, какой ему приснился страшный сон. Бондарев в этом сне был представлен в качестве мертвеца. Вот так иносказательно режиссёр спустя много лет выразил своё отношение к писателю.

* * *

Геннадий Шпаликов одно время работал в паре с Андреем Кончаловским. Они вместе весной 1963 года написали литературный сценарий «Точка зрения», по которому Кончаловский собирался снять короткометражный фильм (в качестве дипломной работы как выпускник ВГИКа).

«Мы предлагаем сценарий, – заявили в предисловии Шпаликов и Кончаловский, – который состоит из нескольких новелл, связанных между собой не сюжетом, а единым замыслом и целью: исследовать, в какие моменты своей жизни бывает счастлив наш соотечественник. В материале будущего фильма мы хотим использовать хронику разных лет истории нашей страны».

Владимир Наумов 25 июля 1963 года вынес этот сценарий на обсуждение худсовета. Первым слово взял Лазарь Лазарев, который к тому времени имел репутацию самого въедливого редактора. Он начал за здравие. «Мне очень понравился сценарий, – признался Лазарев, – его замысел показать в каких-то ситуациях, когда, почему и зачем люди бывают счастливы» (РГАЛИ. Ф. 2453. Оп. 4. Д. 2441. Л. 1). Но дальше критик стал говорить за упокой. Его «удивило несоответствие заявленной идеи и главной истории, которая проходит почти через весь сценарий, – истории этих молодых людей». Главный изъян он увидел «в недостаточной мотивированности материала».

К чему клонил Лазарев – принять рукопись за основу и продолжить над ней работу или отклонить, так никто и не понял. Может, все ждали, куда повернёт главный редактор объединения – Бондарев. Однако писатель занял весьма странную позицию. Он сильно отклонился от повестки заседания и затеял целую дискуссию о том, что же такое счастье. Его мнение было таким: счастье – это одержимость. Правда, ему попытался возразить Наумов. Режиссёр считал по-другому: счастье – это прежде всего борьба.

Но какое всё это имело отношение к сценарию Шпаликова и Кончаловского? Оказалось, очень прямое. Ибо Бондарев не увидел в обсуждавшемся сценарии ни одержимости, ни борьбы. Ему не понравилось, что два сценариста представили счастье расплывчато, зыбко, неопределённо. «Может быть, – заявил Бондарев, – я глубоко ошибаюсь, но я думаю, что ваш сценарий хотя бы косвенно ни одну проблему о счастье из всех проблем не разрешил хотя бы мало-мальски, хотя её разрешить не нужно» (РГАЛИ. Ф. 2453. Оп. 4. Д. 2443. Л. 13).

По сути, Бондарев клонил к тому, чтобы сценарий Шпаликова и Кончаловского отвергнуть. «Эта вещь, – пояснил писатель, – мне кажется скороспелой». Ему пусть мягко, но тем не менее поддакнули два других прозаика – Григорий Бакланов и Александр Борщаговский. Да, они оба отметили, что в сценарии есть хорошие куски. «Но на меня, – признался Борщаговский, – это не произвело впечатления значительного произведения».

Из всего худсовета сразу и безоговорочно вступился за Шпаликова и Кончаловского один лишь Андрей Тарковский. Он-то как раз увидел в их сценарии конструктив. И ему очень понравилось, что двое молодых коллег игровую линию выстроили вокруг взаимоотношений своих юных героев Андрея и Веры, вклинив в их личные истории куски из хроники жизни всей страны. По словам Тарковского, персонажи Шпаликова и Кончаловского исподволь подтверждали главную мысль сценария: один из самых необходимых признаков счастья – это преодоление.

В отличие от Тарковского режиссёр Михаил Калик проявил в оценке сценария осторожность. Но и он согласился с тем, что отвергать работу двух талантливых ребят не следовало.

Бондарев такого не ожидал. Он недовольно бросил в зал: «Я в недоумении». Писатель продолжил гнуть свою линию, что сценарий у Шпаликова и Кончаловского не получился.

А как на эту дискуссию отреагировали обсуждаемые? Кончаловский все прозвучавшие замечания разбил на две части. В первую он включил упрёки идейно-содержательного плана, а во вторую – чисто художественные. Что касалось идейных обвинений, Кончаловский сразу сказал, что ни он, ни Шпаликов никому ничего навязывать не собирались, поскольку у всех имелись свои представления о счастье. Но его возмутило: как можно было ругать авторов за отсутствие у них активной жизненной позиции. Отстаивая сценарий, Кончаловский заявил: «Счастье – борьба, я с этим согласен. А разве в наших четырёх новеллах не видно, что может быть выведена эта концепция? Гибель стратонавтов – разве тут не борьба и счастье? А Люшнин, который читал стихи в концлагере? И победа волейболиста? – Всё это борьба за то, чтобы быть счастливыми. Все они борются, и в каждой новелле есть этот процесс» (РГАЛИ. Ф. 2453. Оп. 4. Д. 2441. Л. 56). Кончаловский подтвердил, что не будет менять и художественные приёмы. «Мы, – повторил он, – хотим снимать картину хроникально».

Итоги подвёл худрук объединения Наумов. В отличие от Бондарева он предложил не отказываться от сценария, а дать ему дальнейшую жизнь и войти со Шпаликовым и Кончаловским в какие-то договорные и производственные отношения. Предполагалось, что уже осенью худсовет мог бы получить от двух авторов доработанный текст. Шпаликов даже успел под будущую доработку получить аванс 1250 рублей. Но у Кончаловского вскоре изменились планы. Выступая 5 ноября 1963 года на худсовете, он признался, что по-новому взглянул на идею поставить фильм по рассказу Вадима Шефнера «Скромный гений» (хотя директор объединения Данильянц уже приобрёл у писателя права на экранизацию). Его позиция: Шефнер мог бы сильно отвлечь его от новых планов, а он бы не хотел, чтобы руки у него оказались связанными. Кончаловский уже вовсю обдумывал, не экранизировать ли ему пьесу Бориса Горбатова «Юность отцов» (хотя один фильм по этой пьесе уже имелся). Ещё одна идея у него родилась после общения с Тарковским: поставить фильм об архитекторе, о человеке, который учился строить дома. «Я, – обронил Кончаловский на худсовете, – продолжаю поиски ‹…› Должен сказать, что мне очень неловко, что я отнимаю у вас время». Ему с сарказмом ответил Бондарев: «Пусть это вас не смущает. Если у вас будет десять предложений, приходите и рассказывайте, мы послушаем и обсудим» (РГАЛИ. Ф. 2453. Оп. 4. Д.