Бетховен и русские меценаты - Лариса Валентиновна Кириллина

Не был ли этим вознаграждением перстень с рубином и жемчугом, упомянутый Шиндлером в разговорной тетради № 32 от второй декады мая 1823 года? В это время решался вопрос о подписке русского двора на Торжественную мессу, однако вряд ли уже в мае такой подарок мог быть доставлен в Вену, иначе об этом сохранились бы упоминания в разговорных тетрадях и в переписке Бетховена. Разумнее предположить, что перстень был подарен в 1814-м или в начале 1815 года.

Мне довелось внимательно просмотреть длинные описи ювелирных изделий, приобретенных от имени императрицы во время ее заграничного путешествия с целью подарков, или упоминания о таких подарках, сделанных различным деятелям искусств. Нашлось много интересных сведений, однако, как и в случае с процитированным выше загадочным письмом Бетховена, никаких следов пресловутого перстня с рубином и жемчугом не обнаружилось. Тем не менее у нас нет оснований утверждать, что этот перстень – плод воображения Шиндлера или следствие некоей путаницы. Напротив, документы свидетельствуют о том, что подобные подарки были обычными и даже почти обязательными.

Если говорить именно о перстнях, которые императрица дарила разным людям во время поездки на Венский конгресс, то стоимость этих изделий варьировалась в зависимости от ранга одаряемой персоны и от повода, по которому делался подарок.

– 28 марта 1814 года драгоценное кольцо (цена – 1600 рублей) было преподнесено не названному в описи по имени посланцу от короля Баварии, доставившему императрице известие о взятии Парижа[427]. Этот случай был совершенно особым, и ценность подарка – очень высокой. Для сравнения приведем сведения из дневников Генца, который нередко получал подобные дары от различных монархов. Так, 6 августа 1806 года ему было доставлено письмо от князя Чарторыйского с благодарностью за участие в выработке мирного договора между Россией и Францией; к письму был приложен перстень от царя Александра ценой до 1500 талеров[428]. А 7 мая 1807 года Генц неожиданно для себя получил 500 дукатов и кольцо с бриллиантом ценой около 400 дукатов от самого князя Чарторыйского[429], что было сопоставимо по стоимости с царским подарком.

Художники, артисты и поэты вознаграждались более скромными сувенирами, но происходило это регулярно:

– 10 (22) сентября 1814 года перстень с алмазом и аметистом (цена – 65 рублей) был подарен императрицей Елизаветой Алексеевной театральному директору де ла Мотту в Мюнхене[430]. В тот же день сходный по стоимости перстень (цена – 100 рублей) получил директор мюнхенской картинной галереи Маннлих[431].

Вероятно, примерно тех же денег стоил и перстень, предположительно подаренный Бетховену.

Подобные дары Елизавета Алексеевна преподносила различным артистам и в более поздние годы. Пытаясь отыскать в архивах информацию о переговорах, касавшихся подписки русского двора на Торжественную мессу, я наткнулась на трогательную историю встречи Елизаветы Алексеевны в 1823 году со знаменитым французским скрипачом Александром Жаном Буше, который до этого, в апреле 1822 года, познакомился в Вене с Бетховеном и получил от него на память написанную экспромтом миниатюру для двух скрипок WoO 34[432]. Оказавшись в Петербурге, Буше 9 сентября 1823 года обратился с просьбой о выступлении перед Елизаветой Алексеевной и незамедлительно получил разрешение дать концерт в ее личных покоях. Концерт состоялся в тот же день, и вместе с Буше перед императрицей выступила его жена, искусная арфистка Селеста Буше (Галлиот). Уже 10 сентября Буше получил от императрицы краткое благодарственное письмо и подарок: перстень для него и фермуар для его жены, оба ювелирных изделия с алмазами[433]. Игра Буше произвела на Елизавету Алексеевну столь сильное впечатление, что 26 февраля 1824 года скрипач вместе с его супругой были приглашены дать еще один концерт в ее покоях[434].

Мы вполне можем утверждать, что в целом ряде подобных случаев подарки, исходившие от императрицы, были не только данью протокольной вежливости и подобавшего монархине великодушия, но и выражением ее личного отношения к артистам.

Симпатизировала ли Елизавета Алексеевна искусству Бетховена?

Скорее всего, нет, хотя интерес оно у нее, безусловно, вызывало. Во время заграничного путешествия императрица посетила такое количество театральных представлений, концертов и общественных зрелищ, что выделить в этом круговороте впечатлений нечто из ряда вон выходящее было бы трудно даже профессиональному музыканту или критику. А ведь в ее обязанности входило также присутствие на всех придворных торжествах и великосветских раутах, обедах и балах, визиты на промышленные предприятия и в благотворительные заведения, встречи с различными людьми и тому подобное (мы недаром столь подробно осветили здесь хронику ее деятельности на Венском конгрессе). Тем не менее внимание, которое она уделила Бетховену во время своего пребывания в Вене, выгодным образом контрастировало с поверхностным отношением к композитору со стороны других монархов, участвовавших в Конгрессе. Ни император Франц, ни императрица Мария Людовика (которая, необходимо заметить, самоотверженно играла роль хозяйки, будучи больна чахоткой), ни король Пруссии, ни король Баварии подобной щедростью не отличились. Самое удивительное, что даже герцог Веллингтон, победа которого воспевалась в неоднократно исполнявшейся осенью 1814 года «Битве при Виттории», не выразил желания ни познакомиться с композитором, ни поблагодарить его за этот художественный жест.

Еще раз перечислим знаки внимания императрицы по отношению к Бетховену:

– посещение спектакля «Фиделио» 28 октября 1814 года;

– подарок в 200 червонных после гала-концерта 29 ноября 1814 года;

– включение произведений Бетховена в программы двух придворных концертов в честь Елизаветы Алексеевны, состоявшихся 23 декабря 1814 года и 25 января 1815 года (вероятно, программы были согласованы с нею);

– предположительно подаренный императрицей Бетховену перстень после посвящения ей фортепианного Полонеза ор. 89;

– дополнительный гонорар композитору в 50 дукатов и выплата не состоявшегося в свое время вознаграждения в 100 дукатов за посвящение императору Александру трех скрипичных сонат ор. 30.

Сведения о запоздалом, но от этого не менее ценном гонораре за «Александровские» сонаты приведены Тейером по материалам из наследия Отто Яна, основанных на устных воспоминаниях доктора Бертолини[435]. Там же содержатся сведения о том, что посредником между императрицей и Бетховеном стал начальник военного штаба Александра I, князь Пётр Михайлович Волконский (стало быть, не Нарышкин), и что вопрос о гонораре за «Александровские» сонаты был поставлен во время аудиенции, которую Бетховену дала Елизавета Алексеевна.

Это единственное упоминание об аудиенции у императрицы не находит подтверждения в архивных документах и мемуарной литературе с русской стороны, однако нет оснований отказывать ему в достоверности. Как можно убедиться, в архивах сохранились отнюдь не все интересующие нас сведения, а авторы мемуаров фиксировали лишь то, что