Нефть и мир. «Семь сестер» – дом, который построил Джон - Леонид В. Крутаков

после Great War трансформаций долгое время не осознавалась на системном уровне. Работала общая логика модели, охватывающая весь спектр общественных отношений (связность). Любая попытка субъектно осмыслить происходившие перемены неизбежно, в силу их комплексности (объемность), вела к обвинению авторов в конспирологии и приверженности теории заговора (инквизиция, Средневековье, охота на ведьм).

Излом такой глубины всегда проще обезличить – объяснить некой универсальной формулой (невидимая рука рынка, исторический материализм). Проблема (точнее – дилемма) тут в том, что общественная модель не может быть бессубъектной. Например, один из лучших исследователей межвоенного периода Адам Туз этим обстоятельством (борьба с «либеральной деспотией», антагонизм «доминированию американской капиталистической демократии») объяснял появление на исторической арене национальных лидеров России и Германии[372].

Сталин и Гитлер (при всей их противоположности) представляли имперский проект (старый мир). Оба были одинаково противны (антагонистичны) Pax Americana, и оба (что логично) были порождены им, созданы при активном и деятельном участии Америки. Оба сыграли важную роль в окончательном решении вопроса по гарантиям возвратности вложенных Америкой в «общее» будущее средств – прямая оккупация Европы и Бреттон-Вудские соглашения (общее долговое пространство).

Антагонизм Гитлера и Сталина с «либеральной деспотией» (корпоративная модель мироустройства) Туз описывает следующим образом: «Их (Гитлера и Сталина. – Л. К.) враги зачастую были невидимы и неуловимы. Им приписывались заговоры, окутавшие мир зловещей паутиной влияния. Многое выглядело нарочито случайным и беспорядочным. Но если мы хотим понять, каким образом в период Первой мировой войны и после нее были заложены основы крайне жестокой политики периода между войнами, то должны серьезно отнестись к этой диалектике порядка и мятежа»[373].

Задача этой главы – разобраться в «заговорах, окутавших мир зловещей паутиной влияния». Предложить маршрутизатор событий, который снимет печать конспирологии с межвоенного периода, позволит на системном (упрощенном, схематичном) уровне понять Великий излом. Осознать его последствия в виде Второй правоустанавливающей (мировой) войны, ее неизбежность, истоки и причины.

Вновь украденная победа

Америке потребовалось семь лет на то, чтобы вернуть себе (отобрать у Pax Britannica) победу в Великой войне и ревизовать Версальский договор. 10 сентября 1926 года в зале заседаний Лиги Наций овацией будут встречать немецкую делегацию. В силу вступит Локарнский пакт по безопасности Европы. Постоянное место в Совете Лиги означало равный со странами-победителями в Great War политический статус Германии (имеются в виду страны Старого Света. – Л. К.). Означало американский «мир без победителей».

Локарнский пакт стал политическим оформлением новой финансовой архитектуры Европы, финальным актом освоения Новым Светом Старого и первым шагом на пути к новой войне за русскую нефть (один из источников мирового кредита). За два года до вступления в Лигу Наций Германия ратифицирует план Дауэса, станет частью «общего» (читай – американского) долгового пространства. Станет частью новой модели, признает себя «слабопроектной макросистемой».

План Дауэса открыл Германию для американского частного (это важно, почему так, объясним ниже. – Л. К.) капитала (кредит 2-го уровня), но, как и в случае с Англией, под политические гарантии кредитора 1-го уровня. В качестве обеспечения иностранных инвестиций Германия передала под международный (читай – американский) контроль Рейхсбанк (эмиссия национального долга) и Рейхсбан (железнодорожная сеть страны). США получили право вето на объявление Англией и Францией дефолта Германии с последующими санкциями в случае задержки выплат репараций (приоритет американского долга 2-го уровня перед европейским долгом 1-го уровня. – Л. К.).

(Вывод национальных центробанков в общее регуляторное пространство является базовым условием создания общего долгового пространства. Подчинение национальных программ капитализации будущего «общей» оценке будущего. Отказ Nation State от регулирования перетока капитала в пользу «общей» программы роста. Это те направления, которые станут магистральными для развития, экспансии модели во времени и пространстве. – Л. К.)

Президент Рейхсбанка Ялмар Шахт (чередовал чудесным образом в своей биографии пост главного представителя банкирского дома Морганов в Германии, членство в НСДАП и должность рейхсминистра экономики гитлеровской Германии. – Л. К.) считал, что Рейхсбанк – «единственное место экономической власти, занимая которое государство может отражать атаки сил, представляющих особые интересы»[374]. Характеризуя план Дауэса, он скажет: теперь «деловым кругам Германии придется привыкнуть подчиняться, а не распоряжаться»[375].

После ратификации плана Дауэса Германия моментально получит свой первый «частный» кредит для стабилизации национальной валюты и остановит инфляцию, которая «списала» (обнулила) внутренний (национальный) долг государства перед населением. Германия вестернизируется, войдет в «общее» (американское) долговое, кредитное и инвестиционное пространство, станет частью модели наряду с Англией и Францией.

(Аннигиляция национального долга через гиперинфляцию – это обязательная часть единого алгоритма адаптации Nation State в наднациональном долговом пространстве, интернационализации (универсализации) разных макросистем. По этому алгоритму модель, в частности, будет осваивать и советское наследство. – Л. К.)

Первый немецкий заем на сумму в 800 млн золотых марок на беспрецедентно выгодных для инвесторов условиях организует Дом Моргана[376]. Эмитенты облигаций платили за них по 85 центов за доллар, а гасились они с 5-процентной премией к номинальной цене. Таким образом, на Германию накладывался долг стоимостью не в 800 млн, а в 1,027 млрд марок (3,768 млрд долл. в эквиваленте 2021 года)[377].

План Дауэса был финансовой смирительной рубашкой, которую США накинули не столько на Германию, сколько на весь Старый Свет (Pax Britannica). Суть его очень точно передал Туз: «Восемь лет призыв Вильсона к “миру без победителей” требовал коллективного смирения европейского политического класса <…>. А теперь окончательное решение зависело от общественного мнения “инвесторов”, для которых банкиры как финансовые советники были всего лишь пресс-секретарями»[378].

Мысль свою Туз закончил очень образно: «Взирая на план Дауэса, Вильсон посмеивается в своей недавно вырытой могиле. Мир был достигнут, но европейцев среди победителей не было»[379]. Патрик Корс в своих выводах о «незавершенной войне» будет еще беспощадней, «деполитизацию» (корпоративный мир без победителей) он назовет эвфемизмом, скрывающим общую картину взаимного разграбления[380].

Перед началом Great War мировое экономическое и политическое комьюнити было уверено, что уровень достигнутой глобализации делает невозможной долгосрочную войну. Что порожденный войной финансовый и торговый коллапс через 2–3 месяца закончит боевые действия. Так, собственно, и произошло. Точнее, почти произошло или должно было произойти при сохранении старой финансовой модели (Pax Britannica).

Уже осенью 1914 года финансовые рынки рванули вверх, а акции промышленных предприятий – вниз. Капитал (обобществленный кредит) бежал из переходившей на военные рельсы реальной экономики в виртуальное пространство долга. Частный «инвестор» (кредитор 2-го уровня) не верил в содержательный исход войны, в победу и конечный расчет по обязательствам. Глубина кредита старой модели, обеспечиваемого золотом и товарами, оказалась не способна расширить горизонт планирования до необходимого уровня. Кредитный потенциал старой модели полностью исчерпал себя,