Виктор Васнецов - Екатерина Александровна Скоробогачева

«Что такое добро и зло?

Ваньково-Рябово, 15 июля 1909 г.

Условия бытия всякого предмета, вещи, существа – суть законы и нормы, определяющие это бытие, без которых бытие это немыслимо. Отклонение от этих законов и норм (заповедей всякого бытия), нарушение их правильного действия производит ненормальности в самом бытии вещи, предмета, существа (болезнь, напр[имер]), т. е. искажение, разрушение и смерть – смерть как уничтожение бытия всякой вещи и всякого существа, и все ведущее к разрушению, смерти есть само зло; добро есть нормальное бытие, довлеющее само по себе, а зло – его отрицание; добро – положительное начало в бытии, а зло – отрицательное стремление или возвращение к небытию через извращение, искажение и отклонение от норм и законов бытия, его, так сказать, заповедей. <…>

Итак, смерть вообще не тождественна злу. Смерть – зло для всякого отдельного бытия. В этом смысле: для бытия скалы выветривание ее – есть зло, так как ведет к разрушению и уничтожению скалы; высыхание реки или озера – есть зло для них, как ведущее к их уничтожению. <…>

Человек своим бытием неизбежно и могущественно влиял, влияет и будет влиять на жизнь всего земного шара и в добрую, и злую сторону, соответственно его нравственному и духовному развитию и состоянию. Поэтому человек должен считаться важнейшим существом на земле и, конечно, нужнейшим, дабы он осуществлял вполне идеалы блага и добра на земле (имея в виду только материальную физическую жизнь).

Определяя себя неизбежно как существо центральное на земле, человек прежде всего определяет понятие добра и зла по отношению к своему бытию, ставя при этом на первый план человеческое начало, отличающее его от всей земной твари – начало духовное. <…>

Человек принужден бороться за свое существование и с бессознательными силами природы (и по возможности побеждать их), и с полусознательным напором мира животных. <…>

Словом, в мире бытия не духовного, а физического и животного нельзя определять безотносительно добро как жизнь и бытие только само по себе довлеющее и зло как смерть и разрушение. Для человека же определение добра и зла: что добро есть жизнь (и жизнь совершеннейшая – жизнь духа) и все, что к ней ведет; и что зло есть смерть, небытие, и все, что к ней ведет: отступление от законов жизни, искажение жизни, болезнь и разрушение, – остается в полной и безусловной силе. Высший пункт, определяющий добро и зло человеческого мира и человека есть его дух. <…>

Вопрос различения добра и зла и их определения, в конце всего, человеческого духа и составляет содержание нравственного принципа, который есть выбор человека свободной волей пути в жизни добра или зла, а при условии свободного выбора и является основанием вменения человеческому духу его поступков, соответствующих свободному выбору»[657].

Такой свободный выбор для себя он сделал еще в отроческие годы и продолжал следовать ему всегда, неукоснительно, строго, в том числе делая все возможное для спасения шедевров отечественного искусства, как наследия Александра Иванова. Из переписки Виктора Михайловича известно, как в 1926 году его волновал вопрос, связанный с экспонированием произведений Иванова и, прежде всего, его знаменитого монументального полотна «Явление Христа народу», которые по завещанию Сергея Андреевича Иванова, брата живописца, были переданы в Румянцевский музей. По этому поводу художник-«сказочник» писал Владимиру Ивановичу Невскому, государственному деятелю, историку, директору Государственной библиотеки им. В. И. Ленина, к которой относился и Румянцевский музей, но после его реорганизации в 1925–1926 годах все наследие Иванова перешло в Государственную Третьяковскую галерею.

«В. И. Невскому

[Москва], 16 мая 1926 г.

Многоуважаемый Владимир Иванович!

Ввиду предполагаемого в Особой Комиссии обсуждения вопроса об Иванове, в которой и Вы примете участие, мы вторично обращаемся к Вам и просим поддержать наше ходатайство в этой комиссии.

Мы хорошо знаем, что еще год тому назад Вы выразили желание, чтобы произведения Иванова были открыты для публики и для изучения их художниками, что Вы тогда же распорядились, чтобы ивановское собрание было пополнено всеми теми этюдами, которые хранятся в так называемом фонде музея, и однако по каким-то обстоятельствам и до сих пор Иванов закрыт, в залах остаются после выставок витрины, пыль слоями легла на них, а следовательно и на произведения художника.

Необходимо открыть Иванова и пополнить его всеми оставшимися этюдами в фонде.

Иванов не только гениальный художник, но он и лучший учитель, и все, что им сделано, в той или иной мере полезно тем, кто хочет пройти серьезную школу. А нужда в этом все более и более заметна в молодежи.

За произведениями Иванова необходимо будет установить умелый уход, для чего нужен привычный к обращению с картинами служитель. Вопрос об Иванове – большой и давно назревший вопрос, затягивать его ни в коем случае нельзя, и мы убедительно просим Вас, Владимир Иванович, поддержать голос художников»[658].

Делая исключительно много, находя время и силы для служения искусству с юношеских лет до последних дней жизни, Виктор Васнецов свою личность и значение творчества оценивал очень скромно, уже на закате жизни, в 1924 году, написав автобиографию, лаконично и сдержанно, что было ему всегда свойственно:

«Художник Виктор Мих. Васнецов родился в 1848 г. 3 мая в селе Лопьял Вятской губ. Сын священника. Образование получил в Вятской духовной семинарии. Художественное образование получил в Петербургской Академии художеств, где пробыл с 1868 года по 1875 год. За границей был два раза на свой счет: 1-й раз в 1876 г. был в Париже, где пробыл год, 2-й раз перед началом работ в Киевском Владимирском соборе. Ездил в Италию, был в Венеции, Равенне, Флоренции, Риме и Неаполе.

В первые годы пребывания в Петербурге исключительно занимался рисунками карандашом и пером и вообще иллюстрациями. Картины масляными красками в Петербурге начал приблизительно с 1872 года, хотя 2 небольшие масл[яные] картинки были еще написаны в Вятке до поездки в Академию.

Первые картины были главным образом жанровые: самая первая картина “Рабочие с тачками” была куплена Третьяковым, но где теперь находится, неизвестно. Затем написаны “Нищие, поющие Лазаря”2, затем и многие другие жанровые картины, находящиеся в Третьяковской галерее, в Румянцевском музее (“Префер[анс]”), в Музее, бывшем Александра III, и в частных собраниях. В Историческом музее Москвы помещена моя большая композиция “Каменный век”.

Картины из былин и сказок начаты мною уже позднее; первая картина “Витязь на распутье” написана [в] 1877—78 гг. и была выставлена на Передвижной выставке, затем “Царевич на Сером волке”, “Поле битвы”, “Богатыри” и другие.

На работы во Владимирском соборе в Киеве приглашен профессором Праховым в 1885 году и проработал в стенах собора 10 лет. Следующие религиозные работы были исполнены: в Воскресенском соборе, в церкви