И море, и Гомер – всё движется любовью… - Евгений Михайлович Голубовский

Тогда началась дружба Блещунова с академиками И. Таммом, А. Алихановым, С. Хейфецом. А вообще он был человеком, который умел дружить. Он притягивал как магнит к себе умных, интересных людей. И дарил встречи с ними своим воспитанникам – бесчисленному альпинистскому братству Одессы.

Его дом был открытым домом. Проходишь вечером по улице – из окон музыка, в квартире всегда люди. Кстати, в коммунальной квартире.

На стенах – живопись, в шкафах разнообразные коллекции. И старинные веера, и пивные кружки, и медальоны работы Торвальдсена…

Мне казалось, что столько раз здесь бывал, что всё видел. Но, когда в трёх залах Музея западного и восточного искусства в 1980 году Блещунов показал все свои двадцать коллекций, понял, что всё это изучать и изучать…

После высокогорных экспедиций Александр Владимирович заведовал Проблемной лабораторией института холодильной промышленности. Уже начинались болезни. Мучила астма. И он задумался о судьбе своих коллекций.

В одном он не сомневался – всё должно принадлежать Одессе. И он написал первое завещание. Но потом пришло понимание того, что все коллекции раздробят по музеям. И более того, они попадут в запасники. Всё, что могли его ученики, друзья держать в руках, станет только карточкой в архиве.

Так пришла мысль создать в своей квартире Музей личных коллекций.

Но ведь для этого нужно было расселить коммуну… И ещё тысячи нужно… Казалось, все желания уйдут в бюрократический песок.

Помогал мэр города, ученик Блещунова в альпинизме Валентин Симоненко, помогали академики. Вмешался Дмитрий Лихачев. Я писал статьи… Увы…

Но однажды ранним утром у меня дома раздался звонок.

– Женя, я ночью придумал, что делать. Вы мне нужны – будем писать письмо…

Мысль, пришедшая Александру Владимировичу была не из советских. Он вспомнил, в царские времена с гуманитарными просьбами обращались к императрицам. Да и во время Великой Отечественной не Михай, а румынская королева Елена облегчала участь евреев в гетто…

И вот мы написали короткое, но яркое письмо на имя Раисы Максимовны Горбачёвой, как одному из деятелей фонда культуры.

Прошло две недели. И вдруг бюрократическое колесо начало вращаться. Вначале медленно, затем с невероятной скоростью.

«Письмо на контроле у Раисы Максимовны».

Симоненко получил выговор с занесением в учетную карточку. Но он был счастлив. На глазах рождался музей.

28 января 1989 года над парадной уже висела только что прибитая табличка «Музей личных коллекций»

Счастливый человек был Александр Владимирович. Войну прошел. Вершины покорял. Учеников, друзей множество. И при жизни открыл свой музей.

– Мы открываем не просто музей, – говорил в тот день Валентин Константинович Симоненко. – Мы открываем ДОМ.

Этот дом был нашим пристанищем многие годы, здесь был и домашний театр, где выступала подруга Блещунова графиня Капнист, здесь был музыкальный салон, где для нас играла Людмила Наумовна Гинзбург, здесь был выставочный зал, где показывал свои новые миниатюры Олег Соколов. Здесь велись споры о том, правильно ли мы живём, и мы многое понимали о себе в этих спорах.

И такой ДОМ в Одессе должен остаться для новых поколений.

Александр Владимирович умер 21 мая 1991 года.

Взял в руки некролог, что я тогда написал в «Вечерней Одессе».

Заканчивался он словами:

«Конечно же, лучшей памятью об этом человеке ото всех нас, от города, который он так нежно любил, будет забота о музее личных коллекций. Пусть музей получит его имя. Пусть никогда не гаснет гостеприимный огонек в доме по Гарибальди,19, где приобщались к культуре, к мудрости, к интеллигентности несколько поколений одесситов.»

Сейчас Музей носит имя Блещунова.

Стыдно должно быть депутатам горсовета, которые на сессии в 1990 году не поддержали предложение о присвоении Александру Блещунову звания Почётный гражданин Одессы, сославшись на ещё не разработанный статут. И без их решений для города он один из самых ПОЧЁТНЫХ.

По традиции каждый год, 28 января вход в Музей на Польской, 19 (улице вернули её имя) свободный.

Так что бывают истории с добрым завершением.

Заходите в Дом Блещунова…

Семён Лившин шутит

Утром, взглянув на ленту фейсбука, прочитал сообщение, что 17 января завершилась земная жизнь Семёна Лившина.

Мы дружили. Вместе работали. Даже вместе начинали писать роман, который так и не завершили. Я ещё расскажу о нем, напишу.

А пока – эссе, которое было написано при его жизни и нравилось герою.

Говорят, поэты – пророки. Сами того не ведая, предрекают на века, к примеру, «умом Россию не понять»… Позволю себе продолжить мысль и высказать крамольную идею: и прозаики нередко провидят будущее. И пример из нашей, казалось бы, провинциальной жизни. В шестидесятые-семидесятые годы, победив несдающийся бастион под названием издательство «Маяк», журналист (а точнее, юморист-сатирик) Семён Лившин издал книгу с загадочным названием: «К норд-весту от зюйд-оста».

Кто мог тогда предположить, что спустя десяток лет автор – не виртуально, а реально, переместится вначале в Москву, в редакцию «Известий» (норд), затем в США, Сан-Диего (вест), где не только не перестанет быть журналистом и создаст первую (!) в Америке федеральную юмористическую газету с мажорным (школа Одессы!) названием «О’кей». И это в стране Марка Твена и О’Генри, Арта Бухвальда и Вуди Аллена.

Но вернёмся к истокам. Смею предположить, что в XXI веке на здании инженерно-строительной академии появится мемориальная доска: «У Семёна Лившина и Валерия Хаита, закончивших наш хедер, хватило юмора забыть свою профессию и возродить нежное отношение к юмору в Одессе, даже у очень руководящих товарищей».

Так как же всё начиналось? Свидетельствую как очевидец. Ничто не раздражало меня в газете «Комсомольская искра» так, как ежедневно приходящая, естественно, в отдел культуры, толпа «непризнанных гениев». Они несли стихи, поэмы, рассказы, романы, даже шарады. И вот в этой веренице нештатных авторов пришел Сёма Лившин с коротким рассказом. То, что текст был короткий, радовало, то, что он был художественный, а не документальный, огорчало. Я попросил его написать на эту же тему статью с реальными героями… из ЖЭКов. Знал на 90 %, что после такого задания «гений» в редакцию не возвращается. Но я не знал ещё Сёму Лившина. Через неделю его мама, Эсфирь Самойловна, она у нас впоследствии служила «почтальоном», принесла написанную им от руки, крупными буквами, статью. Хорошую статью. Её мы и опубликовали.

Нештатным автором Лившин оставался пару лет (как и я в свое время). Потом в редакции появилась вакансия – не помню, на полставки или на четверть ставки, такие у нас тогда