Волчья балка - Виктор Иванович Мережко

Тот оставил компанию, торопливо прибежал на зов.

— Найди Ахмета, пусть придет.

— Он у себя, Хозяин.

— Скажи, что жду. Бегом!

Хозяин прошелся по аллее, издали понаблюдал за сестрой, которая в полном одиночестве гибко и изящно танцевала перед скрытым за тяжелыми шторами зеркалом, увидел спешащего Ахмета.

— Что-то срочное, Шеф?

— И срочное, и важное, — кивнул тот, взял под руку, с выжидательной улыбкой посмотрел на помощника. — Товар прибыл на место!

— Честно? — обрадованно воскликнул Ахмет.

— Так сказал майор.

— Давно сказал?

— Уже час.

— Почему сразу не позвал меня?

— Сам сначала не поверил.

— Будем готовить новую партию?

— Обязательно. Только перед этим нужно, как говорили великие, проделать чистку.

— Убрать этого майора?

— Успеем. Что скажешь про Мансура? Не выписали еще?

— Наверно, боятся. Охрана возле палаты.

— Своих людей в больнице нашли?

— Своих не нашли, чужих купили.

— Очень долго болеет Мансур. Жалко человека, — после паузы задумчиво произнес Аверьян. — Нужно помочь ему побыстрее уйти к Богу.

— Когда, Шеф?

— Зачем время тянуть?.. Вдруг скажет что-то не то, хорошему делу помешает. Поговори с парнями, пусть ночью проверят, как его здоровье… Очень беспокоюсь, мучится человек.

— Сказать Каюму?

— А кому еще?.. Дай хороших парней… Ираклия, Рустама… они быстро справятся.

— А что с этим ментом, которого привезли?.. Поговорил с ним?

— Сырой материал. Нужно работать.

Южная ночь заглядывала сквозь жалюзи яркой россыпью звезд, щербатым месяцем, пугающей бесконечностью. Могуче и усыпляюще плескалась за стенами вода, визгливо вскрикивала неведомая птица, пару раз ухнула чем-то напуганная сова, прогудел далекий, сияющий огнями длинный пароход.

Во дворе медленно угасал костер, напоследок лениво облизывая бока черного закопченного казанка.

Наташа и Щур устроились на мягком дорогом матраце, брошенном на широченный топчан, головы покоились на мягких удобных подушках, в ногах верблюжье одеяло… Прохладно, ветрено, чуть таинственно от набегающих на берег волн. Смотрели на подсвеченный ночником сайдинговый потолок, негромко переговаривались.

— А ты всегда был бандитом?

— Нет, лет с семнадцати, — чуть подумав, ответил Щур.

— Захотелось?

— Время было такое. Я же из спортсменов. Борьба… Был чемпионом среди юниоров.

— Сева… А почему, как спортсмен, так обязательно бандит?

— Не всегда, — серьезно ответил парень. — Школу закончил с медалью, собрался поступать в мед, потом батя утонул в Волге, остался с матерью. Меня и подобрали нужные люди, — глянул на девушку, улыбнулся. — А ты решила, я совсем тупой?

— Не страшно так жить?

— Как?

— Ты ж, наверно, убивал?

— А ты чего, вроде здесь за попа?.. Исповедать решила?

— Разговариваю. Не хочешь — больше не буду.

Помолчали, Щур поднялся, подошел к стене, пригляделся в расщелину.

— Какой-то поселок виден… Километров десять, не меньше. Утром пойдем, — вернулся, снова прилег.

Девушка неожиданно обняла его, заглянула в глаза.

— Если б не дедушка, здесь бы и осталась.

— Одна?

— С тобой. Спокойно и надежно.

— С бандитом?

— Обиделся?

— Да нет, нормально… Меня уже никто по-другому и не воспринимает.

— А ты больше этим не занимайся. Как у вас говорят, завяжи.

— Если ты попросишь, — улыбнулся парень.

— Попрошу.

— И поцелуешь.

Наташа помолчала, затем придвинулась к нему, прислонилась губами к его щеке, поцеловала нежно и длинно. Отстранилась, улыбнулась.

— Знаешь, Сева, что мне больше всего в тебе нравится?

— Что не приставал?

— Как угадал?

— Угадывать нечего. Все девчонки боятся, когда один на один. Не понимают при этом, что такое дело не самое интересное. Интересно, когда нравится. А еще лучше, по любви.

— А ты любил?

— Было.

— Много?

— Три раза.

— Красивые были?

— Один раз еще в седьмом классе, потом была гимнастка и еще парикмахерша.

— Красивая, говорю?

— Не очень. Стерва… А насчет гимнастки — красивая, фигуристая. До сих пор жалею.

— Ну и жалей себе! — Наташа оттолкнула его, перевернулась на другой бок. — Козел!

— Обиделась, что ли?

— Отстань!

— Так ведь это давно было, дурочка!

— Я дурочка, а ты умный, да?.. Вот и вали отсюда!

Щур рассмеялся.

— Ну и куда же я повалю?.. А вдруг опять волки?

— Здоровый, отобьешься. А не отобьешься, туда и дорога.

— И не жалко будет?

Она резко повернулась обратно.

— А тебе меня не жалко, когда про своих девах мелешь?

— Так ведь сама спросила.

— Я спросила, а ты мог бы промолчать… Развел тут байду.

— Интересное слово. Дедушка научил?

— Отстань.

Щур попытался обнять ее, она стала отбиваться, уползать. Он все-таки пересилил, обнял покрепче, прижал. Наташа подняла глаза, пробубнила:

— Дурачок ты…

— Согласен. Больше не буду, — приподнял ее за подбородок, нашел губы, стал целовать.

Наташа какое-то время не реагировала, затем ответила пару раз, обхватила его за шею, и они стали целоваться нежно, страстно, с полной отдачей.

Допрашивал майора Полежаева вышедший из больницы следователь Николай Иванович Уколов. Кабинет был предельно подходящим для подобных процедур — узкий, с серо-грязными стенами, со столом и двумя табуретками. Настольная лампа со слепящим пятном на лицо Полежаева.

Следователь располагался за столом, задержанный сидел напротив. Было до тошноты