Оруэлл - Юрий Георгиевич Фельштинский

политической сознательности; подлинный социализм невозможно осуществить с использованием насилия над массами, но без насилия ни о каком социалистическом преобразовании нельзя и подумать. Так под пером писателя его собственные социалистические идеи превратились в утопию.

«Скотный двор» продолжал победный марш по всему миру. Книга появилась на португальском, голландском и немецком языках. Писатель отнесся к этим изданиям с долей раздражения, так как осуществлены они были правыми силами и, как он подозревал, западными спецслужбами. Политически наивный Оруэлл не хотел понимать, что в разворачивавшейся холодной войне невозможно остаться нейтральным.

Основная масса переводов была сделана уже после кончины писателя. Издание «Скотного двора» на иностранных языках в тот период в определенной мере спонсировали Министерство иностранных дел Великобритании и Госдепартамент США – благо объем книги был небольшим и расходы оказались умеренными. Всего «Скотный двор» был опубликован более чем на тридцати языках, включая фарси, арабский, вьетнамский. В газетах и журналах многих стран – естественно, за исключением входивших в советскую сферу влияния – публиковались отрывки из повести, карикатуры и комиксы по ее тематике.

Первое издание на русском языке было осуществлено в 1950 году известным эмигрантским издательством «Посев» в Западной Германии (позже русский перевод переиздавался в ФРГ еще два раза) под несколько неуклюжим заголовком «Скотский хутор»600. Слово «хутор» в дореволюционной деревенской России ассоциировалось со Столыпинской земельной реформой, имевшей целью появление «справного мужика» – сильного, независимого и богатого крестьянства, – то есть с чем-то противоположным тому, чем был оруэлловский «Скотный двор». Безусловная заслуга переводчиков Глеба Струве и его супруги Марии Кригер состояла в том, что они донесли притчу до русскоязычного читателя, правда, почти исключительно западноевропейского. В то же время позднейший переводчик книги московский журналист Владимир Прибыловский с полным основанием отмечал, что это издание имело серьезные недостатки: произвольные, порой значительные неоговоренные купюры концептуально-идеологического характера (в основном были выпущены сатирические высказывания Оруэлла по поводу Церкви и религии); большие погрешности в языке и стиле.

Новый перевод, осуществленный Прибыловским, был выпущен в США в 1986 году601. Любопытно, что нью-йоркские издатели не включили в книгу специально написанное переводчиком предисловие с критикой текста, изданного в Западной Германии. Позже этот перевод выходил под названиями «Ферма животных» и «Зверская ферма». Уже в начале нынешнего века Прибыловский написал своеобразное продолжение (точнее, окончание)[62] повести – пародию на российскую действительность с героями, весьма напоминающими Бориса Ельцина, Юрия Лужкова и Владимира Путина602. Вполне возможно, что именно перевод В. Прибыловского получил бы распространение в СССР в условиях гласности, а затем и в постсоветской России, но конкуренцию ему составил еще один, осуществленный рижским писателем и журналистом Иланом Полоцком.

В краткой статье, вспоминая антиоруэлловскую кампанию, развернутую в советской печати в 1984 году, И. Полоцк заключал: «Естественно, что таких книг на русском языке не могло быть в природе – разве что ограниченный тираж для членов Политбюро. И столь же естественно – по крайней мере, для меня, – что их запретность вызывала жгучее желание достать эти клеветнические сочинения. Не помню уже, как у меня в руках оказалась тоненькая книжка “Скотного двора”. “Animal Farm” называли и “Фермой животных”, и “Скотским хутором”, но я продолжал держаться своего названия. Когда грянула его шумная публикация в знаменитом рижском “Роднике”, меня как-то нашел Главлит[63] из Москвы с грозным и совершенно идиотским вопросом: “Откуда вы взяли эту книгу? Она же в спецхране, под грифом ‘'Совершенно секретно’. Боюсь, что ответ мой был достоин вопроса: “Шел по парку. Вижу, на скамейке книжка лежит. Я и взял. А что, нельзя было?” – “Дошутитесь”, – буркнула Москва».

К счастью, это было уже время, когда кризис тоталитарной системы стал перерастать в ее полное разложение, и писателя-переводчика оставили в покое. Напечатав несколько экземпляров своего перевода на машинке, Полоцк стал распространять их среди знакомых. Когда же горбачевское «ускорение» уступило место «перестройке», Полоцк предложил перевод ежемесячному рижскому русскоязычному журналу «Родник» открывавшему читателю запрещенную в СССР прозу, поэзию, публицистику, философию. Главный редактор журнала А. В. Левкин согласился его опубликовать, но попросил, чтобы кем-то из авторитетных литературоведов было написано предисловие. Полоцк вспоминает: «“Скотный двор” настолько точно бил в цель, что соприкосновение с ним вызывало ужас даже тогда, когда, казалось бы, уже всё “было можно”… я обратился к нескольким весьма известным публицистам и литераторам с просьбой написать несколько слов предисловия. Отказались все, и у кое-кого в голосе звучал откровенный страх. Согласился лишь известный американист Алексей Матвеевич Зверев. Услышав имя Оруэлла, он решительно заявил: “Ругать я его не буду!”, а когда я закричал в трубку, что вовсе наоборот, тут же согласился – и прислал несколько умных и теплых страничек»603. Добавим, что по меркам 1988 года слова А. М. Зверева звучали по-иному, чем обычные советские антиоруэлловские заклинания, хотя это был очень осторожно написанный текст в коммунистическом (проленинском, но антисталинском) духе.

Так «Скотный двор» появился в четырех номерах журнала «Родник» за март – июнь 1988 года, а впоследствии был выпущен в ряде сборников произведений Оруэлла, с огромным опозданием найдя путь к массовому советскому читателю.

Англичане, и Оруэлл – один из них

Еще в сентябре 1943 года Оруэлл принял предложение издательства «Коллинз» написать брошюру для серии «Британия в иллюстрациях». Работа, названная «Англичане: Англия с первого взгляда»604, была написана в мае 1944-го, но опубликована только в 1947-м. Заголовок должен был продемонстрировать читателям, что это эссе – не результат кропотливого исследования, а всего лишь перенесенные на бумагу впечатления человека, как бы изнутри наблюдающего за сообществом своих соотечественников, точнее, его частью – англичанами в узком смысле слова, не рассматривая, например, шотландцев.

Это была попытка этнографического очерка с социальными оттенками, о чем говорило начало книжки: «Иностранцам, посещающим нашу страну в мирное время, редко когда случается заметить существование в ней англичан… Карикатуры в газетах континентальной Европы изображают англичанина аристократом с моноклем, зловещего вида капиталистом в цилиндре либо старой девой из Бёрберри[64]. Все обобщенные суждения об англичанах, как доброжелательные, так и неприязненные, строятся на характерах и привычках представителей имущих классов, игнорируя остальные сорок пять миллионов населения».

Но настоящая Англия, считал автор, вовсе не похожа на страну из туристического справочника. Даже долговязые фигуры, традиционно считающиеся английскими, редко встречаются за пределами имущего класса. Трудящиеся в основном мелковаты, короткоруки и коротконоги, их движениям присуща порывистость, а женщинам на пороге среднего возраста свойственно раздаваться телом. Англичане из низших и средних слоев не отличаются изяществом манер, но исключительно предупредительны. Приезжему всегда покажут дорогу, слепцы могут ездить по Лондону в полной уверенности, что им помогут в любом автобусе и на каждом пешеходном переходе. Англия почти не