Король Матиуш Первый. Антось-волшебник - Януш Корчак

Среда.

Люблю ли я папу и маму? И вообще, можно ли любить умерших?

Почему я сирота? У других ребят есть родители, а у меня нет.

Если бы отец не умер, всё было бы иначе. И маму я почти не помню. Фотография её совсем выцвела, но это даже лучше. Раз мамы нет в живых, фотография должна быть бледной.

Больше всех солдат нравится мне Валентий. Он никогда первый не заговаривает со мной, но спросишь его о чём-нибудь – очень понятно всё объясняет. И сны разгадывать умеет. Один раз мне приснился аэроплан, и Валентий сказал: это не к добру. И в самом деле, я поскользнулся и чуть не упал со скалы. Хорошо сидеть там, высоко на выступе на самой крутизне. И ещё Валентий умеет плести сети. Сеть лучше удочки, потому что рыбам не больно и можно их выпустить обратно в море. Они думают, всё кончено, и, когда попадают опять в воду, очень радуются.

Валентий учит меня играть на скрипке. Вот бы поскорей научиться! Сяду на своём утесе и буду играть.

В старину для освещения служила лучина (как сейчас у Бум-Друма), потом свечи, потом керосиновая лампа, потом газ, а теперь электричество. Интересно, что ещё придумают?

Как делаются открытия? Наверно, по книгам.

Я опять долго думал, откуда берутся мысли. Может, никаких человечков нет? Но это не важно, были бы мысли. Конечно, узнать, как это происходит, очень интересно. Вчера я хотел проследить, как приходит сон, но незаметно заснул. А у Валентия спросить неловко.

Взрослые часто смеются над детьми, поэтому дети их стесняются.

Вот бы на денёк, часика на три, перенестись в столицу. Посмотреть, что там и как. Заглянуть во дворец, в парк, побродить по улицам. Сходить на кладбище, на могилу родителей.

Здесь тепло и небо синее-синее. Но мне больше нравится пасмурная погода. Тогда я вспоминаю родину. Пальмы очень красивые, но наши деревья лучше. Они как старые друзья, а пальмы – чужие.

Мой самый большой недостаток в прошлом – гордость.

Может ли король любить народ, или ему приятно, когда его хвалят и он притворяется добрым?

Можно ли любить незнакомых? Конечно, я искренне заботился о детях, но всё-таки мне хотелось, чтобы они знали, что это сделал для них король Матиуш Реформатор.

Быть маленьким неприятно, и я решил доказать: маленькие тоже на что-то способны. Взрослые злились на меня, я это видел, но обязаны были подчиняться.

Я завёл две тетради. Одна называется: «Мои ошибки, когда я был королём», а вторая: «Мысли и планы, если я снова стану королём».

Однажды Дормеско заявил: «Нечего думать, надо подчиняться приказам».

«Но король ведь не может издать закон, не подумав», – возразил я.

«Король – другое дело», – сказал Дормеско.

Выходит, не все взрослые умные?

Жду, жду, а почты всё нет. Наверно, что-то случилось.

Целую неделю не писал в дневник.

Приехал Печальный король. Он очень удивился, узнав, что я не читаю газет. «А какой от них прок?» – спросил я. Он подумал и сказал: «Да, лучше читай книги».

Он очень добрый, но мы друг друга не понимаем, и поэтому мне с ним плохо.

«Раньше, Матиуш, ты спешил сделать то, что тебе приходило в голову. А теперь ты предаёшься раздумьям и бездействуешь. И то и другое – крайности. Надо идти на компромиссы с собой», – сказал Печальный король. (Компромисс – это сделка.)

Как же так? Обманывать самого себя? Наверно, я ещё слишком мал, чтобы понять это.

Опять давно не писал в дневник.

Я много читаю, научился играть на скрипке. Конечно, до Печального короля и даже Валентия мне ещё далеко.

С книгами дело обстоит не так просто, как я думал. Чем больше читаешь, тем больше возникает вопросов. А в книге готовых ответов нет. Надо самому во всём разобраться, обдумать, понять.

Скоро я смогу доплыть до маяка. Я видел в подзорную трубу возле маяка двух детей: один – совсем малыш, наверно, ещё говорить не умеет; другой – постарше, но тоже меньше меня.

Раньше я следил за играми Фелека и его друзей из-за железной ограды. Она отделяла меня от детей – и я был одинок. Теперь от детей меня отделяет море – и я снова одинок.

Наконец Матиуш доплыл до маяка. Каждый день он всё дальше заплывал на лодке в море и вот сегодня достиг цели.

Привязав лодку на берегу, он направился прямо к маяку, а навстречу ему двое детей: мальчик и белокурая девочка.

– Папа! – закричала девочка и с протянутыми ручонками кинулась к нему. – Папа! Иди-иди! Ала – послушная!

По дороге она споткнулась, шлёпнулась и заплакала.

Мальчик – наверно, брат – поднял её, одёрнул платьице. А она вырывается, смеётся сквозь слёзы и с криком «Папа!» бежит навстречу Матиушу.

Брат стоит и ждёт, что будет. Матиуш тоже остановился в недоумении. Он так рвался к детям, а теперь не знает, что делать.

– Идём к деде! Идём! Ала – послушная! Деда там! Идём, папа! – лепетала малышка и тянула, дёргала Матиуша за одежду.

Неприятно, когда не знаешь, что сказать.

– Ало, идём! Папа, идём! Ало, Ала, папа, идём к деде! – не умолкая, щебетала девочка.

Она схватила мальчиков за руки, потянула за собой и опять чуть не упала.

– Деда, смотри – папа! – закричала она, увидев смотрителя маяка.

А тот стоял, прищурившись, поглаживая бороду, и улыбался. «Видно, добрый человек, – подумал Матиуш. – Он чем-то напоминает старого доктора».

– Приветствую дорогого гостя! – Старый моряк снял шапку. – Ваше величество, наверно, приехали проверить, почему не горит маяк. Всё в порядке, маяк исправлен и сегодня зажжётся. Я бы сам давно приехал и извинился перед вами, да вот с этим… не больно-то поплывёшь…

Матиуш только сейчас заметил, что у смотрителя нет руки.

– Вторую руку отняло море. Но оно щедрое и взамен подарило мне вот эту парочку.

И он рассказал Матиушу, как служил матросом и во время кораблекрушения потерял руку. Тогда его определили смотрителем на маяк. А в прошлом году после шторма волны выбросили на берег двоих детей. Он еле откачал их. И удивительно, мальчик, хотя был без сознания, не выпускал из рук сестрёнку.

– Мальчика я назвал