Любовный контракт - Александра Джонс

— Очень мило с вашей стороны, мистер Маккензи, так беспокоиться о моих интересах. Разумеется, орхидеи были наисвежайшими и в прекрасном состоянии.

— Очень рад. Так вы обедаете со мной этим вечером, Оливия?

— Не думаю.

— У вас есть на то причина?

— Да.

— Это секрет?

Она улыбнулась.

— О нет, нисколько. Просто я вряд ли смогу так скоро снова есть после этой трапезы. Будет пустая трата денег на обед, который еще можно спасти — хотя бы отдать собакам! Это навсегда останется на моей совести. В конце концов, вы вкладываете семнадцать с половиной миллионов в бесприбыльное дело вроде «Лэмпхауза», так что я глубоко ценю вашу тщательность при покупке орхидей, мистер Маккензи.

— Ладно, будем считать, что мы квиты, — сказал он, тем самым прекращая пикировку.

Оливии хотелось смеяться. Да, он был очень хорош собой. Но она все еще отказывалась увлекаться им, его внешностью и его едва уловимым чувством юмора. Ей нравились люди с основательным чувством юмора.

Стюарт Маккензи, однако, не был обычным человеком, предупредила она себя. Это был стервятник с миллионами долларов, которые он мог тратить и на орхидеи, и на обанкротившиеся компании, и на мелких, незначительных женщин вроде нее. А закончив с увядшими орхидеями и мелкими незначительными женщинами, он двинет свои миллионы на очередное дело. Тут он снова привлек ее внимание, обаятельно улыбнувшись. Опершись локтями на стол рядом с ней, он предоставил остальной компании договариваться о делах с сэром Гарольдом.

— Что больше всего привлекло меня к вам в тот субботний вечер — это ваше самообладание на фоне разнузданного поведения остальных.

— В самом деле?

— Да. Благодаря зеркалу, я мог любоваться не только вашей очаровательной спиной, но и прелестным, выразительным лицом, сказавшим мне все.

— Все?..

— О да! Оно сказало мне, что вы — именно та леди, которую я хотел бы узнать получше — намного лучше.

— А я-то думала, что вас гораздо больше интересуют силиконовые имплантанты Фэй Ратленд!

— О Фэй Ратленд я вообще не думал.

— Странно, однако же вы заплатили ей миллион аванса за сущую ерунду! — Она снова бросила ему вызов, поскольку он явно намеревался затеять игру в слова с ней.

— Я не выбираю ни книг, ни авторов — это территория мисс Марч и редакторов. Я только подписываю чеки, которые мне подсовывают. Они знают, что именно лучше продается, а я всего лишь управляющий банком.

Он поднялся в ее глазах еще на ступеньку.

— Так о чем же я, по-вашему, думала?

— Я — Оливия Котсволд, я сама по себе, вас я терпеть не могу, мистер Маккензи. Разве я не прав?

— Правы, но не совсем, мистер Маккензи.

— Так что же, Оливия?

— Я — Оливия Пенелопа Котсволд, — видите ли, имя Пенелопа очень важно, так звали мать-основательницу «Лэмпхауза». И я сама по себе, да, и терпеть не могу ваши доллары, мистер Маккензи, потому что вы думаете, что за семнадцать с половиной миллионов можете купить не только отца, но и меня. Вот о чем я думала вечером в субботу.

— А я могу?

— Что?

— Купить вас за семнадцать с половиной миллионов?

— Это зависит…

— От чего?

— От условий, мистер Маккензи.

— Назовите их.

— «Лэмпхауз» сохраняет свое название и полную независимость от Маккензи под моим управлением!

— Принято!

— Не будет никаких принудительных кадровых перестановок.

— Абсолютно никаких!

— «Лэмпхауз» будет верен своему девизу «Правда. Верность. Честь», мы не поступимся своими принципами ради быстрых и легких денег.

— Согласен!

— Это приложение к контракту между вами и моим отцом должно быть подписано, заверено печатью и засвидетельствовано в присутствии наших адвокатов.

— При трех условиях, соответственно, с моей стороны, мисс Котсволд!

— Слушаю вас.

— Во-первых, «Лэмпхауз» должен работать прибыльно в течение трех лет без всякой финансовой поддержки Маккензи; во-вторых, вы зовете меня Стюарт, и в-третьих, спустя три года, если будете по-прежнему так же нравиться мне, то выйдете за меня замуж!

Оливия глубоко вздохнула. Она понимала, что это уже не флирт, что он говорит совершенно серьезно, обольщает ее как бизнесмен и как мужчина.

— Вы всегда принимаете такие быстрые решения, мистер Маккензи?

— Не всегда. Обычно на принятие решения у меня уходит сорок восемь часов. Если точно… — он отвернул белоснежную манжету, показав золотые запонки очень хорошего вкуса и взглянул на свой «Ролекс», — то через пять часов стукнет ровно двое суток для окончательного решения, считая от того момента, когда я впервые увидел вашу прелестную спину. Я подъеду к вам на квартиру к восьми часам.

Он говорил быстро и очень гладко. Неудивительно, что отец капитулировал под таким напором!

Все еще ошеломленная скоростной наступательной тактикой Маккензи, стараясь не терять из виду главной темы — выживания «Лэмпхауза» в новом тысячелетии, — Оливия провела остаток дня в своем кабинете, впав в прострацию, пока не обнаружила, что через десять минут магазины закрываются.

— Бэрди, — сказала она, задыхаясь, — мне надо идти. Скажи папе…

— Ты нездорова, дорогая? — сочувственно спросила Бэрди. — Я думала, ты сегодня останешься попозже, чтобы наверстать?

— Я и наверстываю… Но у меня нечего надеть! — ответила Оливия, надеясь, что еще успеет в магазин.

Она сумела найти восхитительное платье в бутике, открытом до девяти часов. Полуночно-синее, из мягчайшего бархата, на этот раз с полностью закрытой спиной, открывавшее только плечи и ноги до середины бедер. Он уже видел ее спину, теперь настало время приоткрыть остальное, разумеется, осмотрительно. Она знала, что ноги у нее отличной формы, особенно на высоких каблуках. Не очень-то гордясь этим, она часто ловила на себе восхищенные взгляды мужчин по дороге на работу и с работы. Она была раскрепощенной женщиной восьмидесятых, но не феминисткой, хотя считала себя равной противоположному полу. Да, ей нравилось, когда ею восхищаются красивые мужчины — а какой женщине это бы не понравилось?

Продавщица в бутике ликующе всплеснула руками, подчеркивая каждое слово:

— Совер-шенно. Мадам, совер-шенно, при вашей хрупкой фигуре и таких длинных ногах!

Вот тебе, Винни! Оливия полетела домой, имея всего лишь час на подготовку к приезду Стюарта. Она вымыла волосы под душем, потому что вода была холодновата для ванны, да и времени на нее не было. Надев сапфировые серьги — свою единственную драгоценность, не считая золотых часиков, — она едва успела обработать ногти и покрасить их жемчужным лаком, как дверной звонок резко заверещал, словно при пожарной тревоге.