Снова хочу быть твоей - Маша Малиновская

— Это хорошо. А вот твоя жена, — подчёркивает голосом, будто у него это слово вызывает омерзение, — в этом мастерица.

Я сглатываю вставший в горле ком и сжимаю кулаки. Мужчины ведут себя так, словно меня рядом с ними в комнате нет, а сама я не решаюсь влезть в разговор.

Сева прищуривается и складывает руки на груди. Мощные мышцы напрягаются, и Руслан это хорошо видит. Каким бы козлом он ни был, думаю, он осознаёт, что ему достаточно одного удара Севы, чтобы отключиться на пару часов как минимум.

— Ты за этим приехал? — хмыкает Сева. — Чтобы сказать, что моя жена лгунья?

— И ещё вот за этим, — у Руслана натягиваются желваки. Говорит он спокойно, но я прекрасно знаю, как это спокойствие его обманчиво.

Открыв полу пиджака, Руслан изымает из внутреннего кармана бумажный конверт и протягивает Севе.

— Что это? — Сева кивает на конверт.

— Подтверждение того, что я четыре года воспитывал не своего ребёнка, — отрезает он. — Тест ДНК. Сделал по совету своего адвоката в независимой лаборатории. Дома много биоматериала мальчика. Твой тоже удалось раздобыть, уж не обессудь. Мальчик твой. Как и лживая сучка. Просто знай, какая дрянь у тебя под боком.

— Осторожнее в выражениях, — вижу, как лицо Севы принимает жёсткое выражение.

— Ты ещё это осознаешь, — ухмыляется Руслан. — Знаешь, лгать мужчине целых пять лет с учётом беременности, что ребёнок его… на это способна только настоящая сука. Теперь она — твоя проблема. И потом не говори, что я не предупреждал, дружище.

— Волки твои друзья, — шипит Сева сквозь зубы, и я понимаю, что он на пределе. Он вырывает конверт из рук Руслана, а тому указывает на дверь. — Вали давай, пока у меня окончательно терпение не лопнуло. И помни, что я сказал тебе по телефону.

Удивительно, но Руслан даже не спорит. И где только подевался его крутой нрав?

Или нрав этот проявляется только рядом с более слабым?

Окинув меня взглядом, полным ненависти и угрозы, он уходит.

Я вздрагиваю и зажмуриваюсь, когда Сева с силой толкает дверь, захлопывая её.

Не двигаюсь с места. Я словна к полу приросла. Мышцы окаменели.

Сева вскрывает конверт и разворачивает вложенный лист с результатами. Пробегает по нём глазами, нахмурив брови.

— Комбинированный индекс отцовство… количество аллелей… Вероятность отцовства девяносто девять целых девятьсот девяносто девять.

Сева поднимает на меня глаза и смотрит тяжело и внимательно, припечатывает буквально, а у меня сердце биться перестаёт.

Нет-нет, я не готова признаться сейчас!

Не так! Он не должен узнать вот так! От Руслана…

— Лиза, что это значит?

18

Сева сжимает в руках листок с результатами. Его взгляд пронизывает меня насквозь. В горле пересыхает, и я уже знаю, что больше не могу тянуть. Взгляд, тяжёлый и неотвратимый, словно магнит, притягивает мой, я буквально теряюсь под его напором.

Не могу говорить, не могу дышать.

— Лиза, — повторяет он уже медленнее, голос становится твёрже, с металлической нотой. — Что это значит?

Он снова смотрит на листок, а я понимаю, что дальше молчать не получится. Я открываю рот, но слова застревают в горле. Мне нужно что-то сказать, что-то объяснить, иначе его доверие будет разрушено окончательно.

— Я… я… — глотаю ком в горле, пытаясь собрать мысли воедино. — Сева, это неправда. Этот тест… его подделали.

Он молчит, не отводя от меня взгляда, и его напряжение передаётся и мне. Страх нарастает с каждой секундой, но я понимаю, что должна продолжить.

— В этой лаборатории есть мои знакомые, — говорю я на одном дыхании, чувствуя, как по спине стекает холодный пот. Ложь прокатывается по моим губам словно яд. — Они… они могли изменить результаты по моей просьбе. Я об этом и говорила, когда пришла к тебе с просьбой, помнишь?

Сева продолжает молчать. В тишине комнаты я слышу только стук собственного сердца. Громкий, который отдаётся в ушах.

Артинский медленно кладёт листок на стол и, будто не обращая внимания на мои слова, задаёт новый вопрос:

— Я думал, речь шла о тесте, который мы прикладываем к ходатайству. Ты знала, что твой бывший муж решил провести тест дополнительно?

Его голос слишком ровный, слишком спокойный, и это пугает меня больше всего. Я отчаянно киваю, стараясь не выдать свой страх.

— Да, — отвечаю. — Мне позвонили из лаборатории и сказали.

От лжи, в которой я запутываюсь, словно в липкой, противной паутине, на языке начинает горчить. Я словно в болоте тону в ней, и любая попытка выбраться делает только хуже, топит только сильнее.

Если скажу сейчас правду — Сева рванёт. Я вижу это по его глазам, и мне становится страшно. Мне очень стыдно перед ним, всё нутро пылает, но страх оказаться с сыном на улице и без помощи сжигает ещё сильнее.

Я не справлюсь одна. Не смогу. Руслан сожрёт меня. Отнимет сына и вышвырнет.

Или… а что если и Сева захочет отнять Ромку? Как реальный отец он может попытаться, и у него получится.

Между двух огней я не выживу.

Я не могу потерять Рому. Сын — самое ценное, что есть у меня. Самое дорогое. Из-за него я буду лгать, как бы мне самой ни было противно от этого.

Я обязательно всё скажу Севе. Когда это будет более безопасно.

Упаду в ноги и буду умолять о прощении. Стерплю что угодно.

Но не сейчас. Сейчас — слишком рискованно.

Поэтому да, я снова лгу. Слова сыплются одно за другим, но внутри я чувствую, как холод пробирается глубже. Он не верит. Я вижу это в его глазах. Или, по крайней мере, начинает сомневаться.

Его молчание тянется, и я чувствую, что земля уходит из-под ног. Сева медленно отворачивается и идёт к окну, и его движения кажутся слишком спокойным, как будто он взвешивает каждый шаг. Его глаза больше не сверкают той мягкостью, что была всего несколько минут назад.

— Лиза, — говорит он наконец, глядя на меня сверху вниз, обернувшись. — Ты ведь сказала бы, если бы…

От его слов у меня подкашиваются ноги. Но я не успеваю ничего ответить, потому что Сева уже уходит в спальню, и дверь за ним закрывается.

Я выдыхаю и тяжело опускаюсь на диван. Закрываю лицо дрожащими руками и качаю головой.

Говорят, после смерти нам воздаётся по заслугам. Кто-то попадает в рай, а кто-то в ад.

По делам его ему воздастся…

Но мой ад уже сейчас жжёт так, что не стерпеть. За мой грех, за эту ужасную ложь.

Мы