По праву крови - Ксения Родионова

Гловер задумался. Его пальцы постукивали по обложке журнала.

— Я готов пойти на риск, генерал.

— Разумеется, — он усмехнулся, но в его глазах не было ни капли тепла. — Однако Инквизиция — не площадка для личных авантюр. Мы следуем процедурам. Сначала мы проведём анализ, затем последуют тесты на осуждённых, и только потом, возможно…

— С осуждёнными мы потеряем время, — я едва сдержал резкость в голосе. — Они слабы, их тела не выдержат. К тому же, большинство из них — носители. Какой в этом смысл? А у меня уже есть опыт работы с силой крови, с подавлением чужой энергии. Я идеальный кандидат.

— Как и десятки других офицеров, — парировал Гловер.

Я выпрямился на стуле и молча ждал его решения, кулаки плотно сжаты.

— Вы просите привилегий, капитан. А Инквизиция не любит, когда у её офицеров появляются… личные интересы.

— Мой интерес — усиление Инквизиции.

Я твёрдо встретил его взгляд. Пришлось прикусить язык, чтобы не ляпнуть, что мы теряем время, которое Дирак может использовать, чтобы провернуть очередной трюк на пути к власти над городом. Тень пробежала по лицу Гловера.

— Ты ведёшь опасную игру, Кирон.

— Я играю на победу, сэр.

Он откинулся в кресле, оценивающе глядя на меня.

— Хорошо. Документы отправляются в исследовательский центр. Если комитет одобрит твою кандидатуру, будешь участвовать. Но не раньше, чем через месяц.

— Месяц⁈

— Процедуры, капитан, — голос стал ледяным. — Или ты думаешь, что твои заслуги дают тебе право их игнорировать?

Я стиснул зубы, но кивнул.

— Никак нет, генерал.

— Отлично. Тогда вопросов больше нет.

Это был откровенный отказ. Но не окончательный.

(Значит, придётся искать другой путь.)

— Готовься к суду. Я надеюсь с этим не возникнет никаких трудностей?

Гловер отодвинул журналы на угол стола и подтянул обратно отчёт, над которым работал до моего появления.

— Все обвинения будут представлены в положенном виде. Алькасар уже понимает, в каком направлении нужно вести заседание.

— Очень хорошо. Свободен.

Я вышел, оставив документы на столе.

Гловер верил в протоколы.

А я верил в силу.

И если он не даст мне шанса добровольно…

(Что ж. Значит, придётся его украсть. Первый. И единственный.)

Эта мысль сверлила мозг, как раскалённое шило. Я стоял у окна в своей комнате, сжимая в руке концентрирующий кристалл, и смотрел, как снег затягивает город мертвенной пеленой.

Гловер не понимал. Никто из них не понимал. Они видели в ритуале переноса силы инструмент, ещё один винтик в механизме Инквизиции. Очередной способ укрепить власть системы. Но я-то знал правду: это был не инструмент. Это был ключ.

(Если я стану первым, кто пройдёт через это…)

Сила, взятая напрямую, без камней, без ограничений. Никаких Дираков, шепчущих мне на ухо о «моём месте». Никаких Алькасаров, снисходительно называющих меня «мальчиком». Никаких Гловеров, прячущихся за процедурами, будто за крепостной стеной.

Я видел это с самого начала. Всё, что они делали — играли в свои игры, цепляясь за старые правила, боясь сделать шаг вперёд, барахаясть в болте передела власти. Но мир менялся. И если Инквизиция не изменится вместе с ним, её сметёт первая же волна.

А я не собирался тонуть.

(Они думают, что контролируют силу. Но сила — это не камень в кармане. Это не ритуал в учебнике. Сила — это когда ты больше не просишь. Когда ты больше не подчиняешься. Когда ты сам становишься правилом.)

Я сжал кристалл так, что тот впился в ладонь.

Гловер боялся риска? Прекрасно. Пусть боится. Пусть все они боятся. Потому что если я пройду через этот ритуал, то их страхи станут моим оружием.

(Они будут смотреть на меня и видеть не капитана. Не выскочку. Они увидят то, чего боятся больше всего: будущее, которое их переросло.)

Я не хотел бороться с системой. Я не хотел выживать в ней, как крыса в подвале, вынюхивая крохи власти.

Я хотел, чтобы система стала моей.

И для этого мне нужно было не просто пройти ритуал. Мне нужно было переродиться.

(Первый. И единственный.)

Я улыбнулся.

Скоро все увидят, на что я готов ради этого.

Даже если это будет последнее, что они увидят.

16. Украденная свобода. Кайден

Каждый звук, словно удар тока, пробегал по телу. Я готов был смириться с тем, что меня отправят на извлечение. Но мог ли я бросить её? Мог ли предать своих соратников? Будь она на моём месте, смогла бы сделать выбор? Только она не оказалась бы на моём месте, потому что с её дурацкой честностью не протянула бы и дня, ведя двойную жизнь. А теперь… Теперь поздно. Я сдохну, а Анна будет верить, что я стал её худшим кошмаром.

По ощущениям прошло несколько часов или дней. В темноте сложно было полагаться на время. Камни стены холодили спину и затылок, пока я отсчитывал пульсацию боли в разбитом лице.

— Ну что, герой? Передумал? Или тебе нравится, как пахнет эта камера?

Не сразу ответил Кирону, выдернувшему меня из тревожной дремоты. Мой голос звучал хрипло, будто я не пользовался им неделями:

— Ты уже получил документы. Чего тебе ещё?

Он присел на корточки и насмешливо продолжил:

— Ох, Кайден Уильямс… Думаешь, это конец? Ты же знаешь, что мне нужно. Анклав и ваши хитрые планы. Выкладывай, дружок.

— Я ничего тебе не скажу.

Он уважительно кивнул.

— Значит, ты выбрал долг. Знаешь, что меня всегда забавляло в таких, как ты? Вы все думаете, что тишина — это сила. Что если не говорить, можно что-то выиграть. Но тишина — это просто пустота. А пустоту легко заполнить.

Я исподлобья глядел на него.

— Например, болью. Или страхом. Или… воспоминаниями.

Пока я молчал, он спросил со снисходительной улыбкой:

— Вот скажи мне, Кайден… Когда ты в последний раз видел Анну настоящей? Не ту, что сейчас рыдает в своей камере, а ту, что смеялась с тобой у камина, обнимала в постели? Ту, что верила в тебя?

В груди горело. От ударов по ребрам. Или от чего-то менее реального.

— Заткнись.

Смех Кирона перевернул мои внутренности в приступе плавившей меня ярости.

— О! Вот и искра. Ну что, Кайден? Твои дружки, что бегают по городу и устраивают переполох, важнее любви всей твоей жизни?

— Ты-то без лишних раздумий бросил бы своих в горнило. Тебе не понять.

Его