Крепостная - Марьяна Брай

Не было среди этих украшений какого-то общего стиля, какой-то тематики. Словно Домна выбирала все самое красивое из возможного и тащила в свою нору. Окна здесь, похоже, никогда не открывались. Толстые портьеры раздвинуты были лишь на ширину ладони. От этого вся обстановка казалась гнетущей, тяжелой, как сама хозяйка.

Переодев мучительницу в сорочку, завязав под объемной шеей завязки от чепца и уложив ее в постель, я присела на банкетку и осмотрелась по сторонам. Чем она обычно отгоняет мух, мне было неизвестно.

— Веер бери, а то руками ещё тут примешься хлопать, - пригрозила хозяйка, и я впала в ступор. Та, видимо, заметила и добавила: - В шкафу, блаженныя!

В шкафу я нашла опахало!!! Два веера, соединенные из двух полукружий в круг, были привязаны к хорошо ошкуренному и, наверное, даже пропитанному маслом древку.

«Клеопатра недоделанная. Может, тебе еще пару мулатов тут поставить?», - подумала я и вернулась к кровати. Домна лежала на спине, ровно подправив одеяло под мышки. Руки ее, словно у покойницы, лежали вдоль тела.

Я поняла, что сидя этот процесс привести в жизнь не удастся, и встала. Мух не было, но я начала тихонько обдувать ее, надеясь, что так это и должно выглядеть.

— Ты меня ветром сим угробить решила? Простужить? – не открывая глаз, прошипела «царица Савская».

— Простудить…- поправила я, но тут же опомнилась, вспомнив о спине. - Нет, барыня, тут комарик пролетал…

Та хмыкнула, поджала мясистые губы и замолчала. Я стояла, как часовой у Мавзолея, надеясь, что муха наконец, прилетит и моя служба не пройдет даром.

От скуки я рассматривала стены, затянутые в обои с цветочным принтом. Цветочки пропечатаны были плохо, но я подумала, что они могли выгореть. Когда взгляд снова упал на тяжелые зеленые шторы, поняла, что солнце здесь – нечастый гость.

Домна захрапела, но первое время просыпалась от своих горловых рулад. Через полчаса она храпела уже размеренно. Я сделала несколько шагов на цыпочках, проверяя, не скрипит ли пол. К уважению мастера, строившего этот теремок, пол здесь был собран на совесть, и я подозревала, что хожу не по доскам, а по здоровенным плахам. Из таких был пол в доме бабушки.

Сделав шаг к секретеру, я замерла и посмотрела на Домну. Та спала как младенец. Видимо, все дело в этих чертовых снотворных перепелах, что свалили меня в сон, не дав убрать все за собой вчера вечером.

Не отрывая глаз от «домомучительницы» я кралась к секретеру, где на откинутой крышке лежала огромная, как в сказках, книга.

Здесь же были и чернильница, и перо. Я и сама начинала писать в школе пером, но оно было более современным. Мне вдруг захотелось попробовать написать что-то этим, лежащим на аккуратно свернутой в несколько раз серой тонкой бумаге. Видимо, ее использовали в роли промокашки.

Буквы в книге были похожи на вязь. Яти и сочетания букв бросались в глаза, но прочесть текст было возможно. Я кинула взгляд на Домну, проверила, не прилетела ли муха, из-за которой на моей спине могут подрихтовать свежих полос, и уставилась в книгу.

Из вычитанного я узнала, что деревня Зайцево на май месяц включает в себя триста душ крестьян, из которых почти сотня – малолетние дети. В деревне Курниково на почти четыреста душ детей всего тридцать, зато девок на выданье более ста.

Домна глубоко вдохнула, и я бросилась на пост, замахнувшись опахалом. Мух не появилось, но сон супостатки был беспокойным, видимо, от количества съеденного. И я решила больше не рисковать. Будет еще время до отмены крепостного права. Если я все правильно поняла и нахожусь именно там, где думаю.

Глава 7

За следующую неделю я вникла в обязанности, вызнала у болтливой Глаши о хозяевах и о месте, где оказалась. Кое-что слышала от местного люда, а кое-что увидела сама в газетах, кои Осип Германович любил читать и перечитывать снова. Из чего я сделала выводы, что с прессой здесь не шибко хорошо. Географию, а тем более географию дореволюционную, я не знала.

Оказалась я в городе Верхнеуральске Оренбургской губернии, который находился почти в двух тысячах верстах от Петербурга. Жителей более трех тысяч, три церкви, крепость и мечеть. Предместье города населено казаками Оренбургского казачьего «шестого» полка, а полковой штаб расположен в самом городе.

Точная информация была найдена в газетах, которые хозяин словно специально любезно оставлял в своем кресле. И тогда я поняла, почему он хранит это старье: там были статьи о Верхнеуральске от некоего Руфа Гавриловича Игнатьева, проживающего в Троицке, «описателя» что по-нашему, видимо, означало журналист. Кем он был, я так и не поняла, но сделал для меня большую работу: не выходя дальше двора, я узнала о месте, где оказалась, даже то, чего не знала Глаша.

Через каждые три дня мы ходили в баню – хозяйка настаивала на паренье с вениками, обливании при выходе из адова почти пекла прохладной водой и растирании полотенцем.

Баня меня радовала, поскольку приходилось бегать к речке по вечерам. А судя по окружающей природе, дело шло к осени.

Когда пошли затяжные и косые дожди, мне стало скучно. Хозяйка часто засыпала в кресле с вязанием или вышивкой. Тогда мне оставалось пялиться в окно, за которым крестьяне торопливо бежали по делам, никем не отмененным в связи с непогодой. Голова наливалась тяжестью, и под размеренный храп Домны, под ровное тиканье ходиков я начинала клевать носом. Тогда-то, словно почуяв мое состояние, хозяйка просыпалась, снова начинала шить, будто и не спала вовсе, а через пару минут заявляла, что пора выпить чаю с пирогами.

Чаевничали в доме часто и обильно. Под настроение Домны на стол выносили самовар. Чаще она велела приносить каждый раз в новой кружке, но были моменты, когда ей самой хотелось доливать кипятку из пузатого, фырчащего все еще «домочадца». В такие дни за стол усаживали и меня.

В остальное время я завтракала, обедала и ужинала в кухне, где в первый день сперла пироги. Пухлая, сдобная и белая, как тесто, Нюрка ставила на длинный стол железные миски с кашей или щами из кислой капусты, нарезала явно старый, уже крошащийся, отдающий кислым хлеб и отстранялась. Только если на обед оказывался дома Фирс, Нюра зацветала алым цветом и просила его принести на стол самовар.

С Фирсом мы пили густой, разливающий по кухне аромат