Парень с большим именем - Алексей Венедиктович Кожевников

Степа мог бы прийти вторым, но когда он убедился, что первым не быть, у него пропала всякая охота бежать.

Весь смысл пробега для него был в том, чтобы прийти первым, а если первым не удалось, то не все ли равно каким — можно и последним.

Из всех лыжников он одну Настю считал соперницей, хотя над нею и подшучивал. Она победила. Зачем же соперничать со слабейшими, зачем ему второй приз, когда он хотел получить первый. Степа понимал, что дело не в одном пробеге, а в продолжительной борьбе, которую он и Настя объявили друг другу еще осенью, когда катались на коньках. Все время победа доставалась ему, а сегодня победила она.

От команды лыжников и заводского клуба Насте поднесли портрет Ленина и полное собрание сочинений Максима Горького. Девушка написала отцу радостное письмо, что на лыжных гонках она пришла первой. Портрет Ленина повесила над столом, а книжки Горького читает по вечерам.

«Все бы хорошо, да Степа в обиде, что я победила его»… — закончила Настя письмо.

Отец ответил ей коротко:

«И все это, дочка, от Озерков. Летом привези книжки и почитай мне, знать я хочу, що пишет твой Горький».

XII. ЧЕТВЕРТЫЙ СТЕПАН

Настя поджидала Степу, она хотела показать ему портрет Ленина и книжки Горького, но он не приходил, точно забыл дорогу к девушке.

— Афонька, что со Степкой? — спрашивала Настя.

— Не знаю, он и ко мне не ходит.

— В бараке сидит?

— Все время торчит у Егорки-гармониста. Сердит он, знать, на тебя.

— Да за что же сердиться? Я не виновата.

— Виновата не виновата, а пришла первая.

— Ты тоже сердишься?

— Нет, я ведь не думал приз получать, а он на него рот разинул.

Не дождалась Настя Степы и сама пошла к нему в барак. Он встретил ее радостно, и было не похоже, что сердит.

— Ты забыл меня; ходишь к Егорке, а ко мне не зайдешь.

— Гармонь буду покупать, отец обещал денег.

— Пойдем сейчас!

— Неохота.

— Уж не сердит ли ты? А если сердишься, то я мириться пришла.

Степа молчал. Ему все время хотелось к Насте, обида на нее прошла, но пробег не забывался и была обида на себя, что думал получить приз — гармонь с серебряными колокольчиками, а пришел последним. Степа знал, что Настя будет показывать ему и портрет Ленина, и книжки Горького, а он будет завидовать. От этого он и не шел. Нужно было где-то выиграть, кого-то победить и этим успокоиться.

— Не сердись, давай руку! — Девушка протянула руку.

Степа протянул ей свою.

— А теперь ко мне! — сказала Настя.

— Пойдем сначала кататься.

— На лыжах?

— На коньках, на коньках.

— Где же мы будем кататься?

— На городском катке.

Настя охотно согласилась: она поняла, что Степа если уж оказался побитым на лыжах, то хочет победить на коньках. Пришли на каток, привинтили коньки и посмотрели друг на друга. В Степином лице и осанке был явный вызов, но девушка все же спросила:

— Парой будем кататься?

— Нет. Каждый сам по себе, а ну — кто кого обгонит?

Девушка согласно тряхнула головой, и оба заскользили.

Степа еще раз убедился, что Настя сильная соперница. Бывали моменты, когда она шла впереди его, и он злился, готов был даже оскорблять. Несколько кругов прошли рядом, не глядя друг на друга, изо всех сил работая ногами. Настя не хотела без бою отдавать победу. У нее появилась легкая неприязнь против Степы.

«Он вызвал меня, зная, что я плохой конькобежец, решил помучить, так пусть и сам помучится».

Неприязнь эта увеличивала силу и скорость ее ног. Но после десяти кругов девушка начала отставать, и все больше; потом остановилась, упала на снег и закричала:

— Больше не могу!

Победа принадлежала Степе. Усталый, но довольный он подкатил к Насте и начал ее поднимать.

— Вставай, вставай, упарилась, загнал я тебя.

— Доволен?

Степа захохотал, ему показались смешными и свои думы о гармони, и обида, и это последнее состязание. Парень долго смеялся над собой: какой он еще ребенок. Настя тоже смеялась. Потом он схватил ее за руку и потащил:

— К тебе, к тебе!

Разглядывал книги Горького и улыбался.

— Над чем ты, Степа?

— Над собой: гармонь думал на лыжах выходить, а тут книжки. Тебе они подходят больше.

Между друзьями восстановился мир, у каждого была своя гордость, каждый был победителем и не завидовал. Они часто ходили на лыжах и бегали на коньках, но никогда уж не состязались, молчаливо поняли, что дальнейшее соперничество может разрушить дружбу.

В мае, когда отшумели вешние ключи, Милехин-отец решил уехать в Дуванское. Болезнь и вслед за нею работа сильно утомили его. Он исхудал, сгорбился, начал чаще покашливать, и виски его осеребрились сединой. Уезжая, с надеждой глядел на солнце и говорил:

— Ничего, отойдем, отогреемся. Вы, ребята, — обращался он к Насте и сыну, — любите солнце, вольный воздух и хорошо делаете. Хорошо. Я не так