Потерять и найти - Брук Дэвис

Когда папа умер, жители города делали вид, что без ума от Милли.

– Да, Милли, – говорили они.

– Бедная крошка, – говорили они.

– Держи леденец, – говорили они.

Но Милли знала, что это все из-за того, что у нее умер папа, и они:

1. Либо были рады, что папа умер не у них, и пытались представить, каково это, но никак не могли…

2. …либо сами потеряли папу.

Поэтому тетеньки из магазина здорового питания отдали ей все стеклянные банки, какие у них только были, а дяденька из хозяйственной лавки – столько чайных свечей, сколько она захотела.

– А когда папа родился? – спросила Милли у мамы, которая смотрела в стену спальни.

Но мама не ответила. Тогда Милли пошла к тетеньке из библиотеки и спросила у нее. Тетенька эта была старая-престарая, наверно, старее всех самых старых стариков в мире. И вместе они достали из архива все старые школьные фотографии и на одной из них нашли папу: у него лицо было гладким, и светлым, и чистым – но это точно был папа. А когда стемнело, Милли прокралась из дома мимо мамы, которая сидела в одних трусах и майке и смотрела в темноте телевизор. Ночь была жаркая и душная; показывали крикет, но мама его не любила, и Милли видела, что она не смотрит; зато папа крикет любил, может, поэтому мама его включила?..

В сумке у Милли позвякивали стеклянные банки, но мама не шевелилась. Она не шевелилась весь день и только однажды похлопала ее по голове – когда Милли принесла из холодильника миску винограда и положила ее рядом. Но тем вечером, проходя мимо, Милли заметила, что все виноградинки по-прежнему на месте.

Вскоре Милли выскользнула на улицу и пошла к пустырю с высоким деревом. Забравшись на это дерево, она повесила по банке с горящей свечой на каждую его ветку. Затем расставила еще несколько свечек на земле – так, чтобы из них получилось слово «ПАПА», а под ним одну за другой выстроила все остальные. Такого длинного дефиса у нее никогда еще не получалось!

Милли зажгла все свечи и уселась на траву, потом легла на живот и подложила руки под подбородок, как подушку. Трава хрустела и кололась. Ох сухое же и жаркое выдалось лето!

Свечи на дереве мягко покачивались, а на земле – мерцали. В небе горели звезды, и теперь казалось, что они горят и на дереве, и на земле, точно Милли целый мир превратила в звездное небо. Она встала и прогулялась по своему небу, размышляя, может ли быть, что папа у себя наверху делает то же самое.

И вдруг налетел сильный ветер, как много месяцев назад, когда Милли держала в руках паука. Она услышала, как банки брякают о дерево, увидела, как несколько свечей на земле переворачиваются вверх дном, и попятилась: трава вспыхнула. Сначала огонек был маленьким, но потом стал большим, и потом стал огромным, и весь участок вспыхнул пламенем.

Милли замерла на месте. Она смотрела, как разгорается пожар и ночное небо исчезает у нее на глазах. Она попятилась к тротуару. Огонь обжигал кожу, пепел вздымался в небо, с треском лопались стеклянные банки. И она бросилась прочь – прочь! Чуть ниже по улице нашла другое дерево и забралась на самую его вершину. Улица просыпалась: появились люди, а затем и ведра с водой, и шланги, и пожарные машины. Милли смотрела на все это из своего укрытия, и никто не знал, что она там.

Когда снова рассвело, Милли пошла домой. (Все же, в конце концов, возвращаются домой, так ведь?) Там были полицейские, и они держали ее сумку, и мама смотрела на Милли так, будто была нарисованной. И у Милли болело все внутри, и она не знала, как попросить прощения, потому что в жизни не делала ничего ужаснее.

* * *

– Ну? – протянула черноволосая девочка.

А дальше все случилось очень быстро: девочка зажгла спичку, спичка вспыхнула, и девочка поднесла ее к рубашке Мэнни, и Милли попыталась остановить девочку, но было уже поздно, и рубашка Мэнни загорелась.

Милли встала и попятилась. Огонь пополз по рубашке… Бу-бум, бу-бум, бу-бум! Пламя поднималось все выше, и вот оно снова – то самое дерево! И тогда она бросилась к Мэнни… Милли не знала, как тушить огонь: она дула и махала руками, ощущая на коже горячее пламя. И это она сказала: «Папа»? Милли не помнила. Но это ее папа, ЕЕ ПАПА… И, свернувшись клубком, смотрела в огонь: «ПРОСТИМАМПРОСТИМАМПРОСТИМАМ…» – и кашляла, кашляла, кашляла…