Свет дня - Грэм Свифт

Сколько улыбок он выманил за все эти годы…

Говоря это, она сама улыбалась. Вот какую память он по себе оставил: горы улыбок, жизнь, полная улыбок. Хотя, конечно, это был его хлеб, его заработок, и половина из этих улыбок были ненастоящие: фокус-покус, секунда — и все. Его профессиональная задача: добыть улыбку вопреки любому настроению, нежеланию, сопротивлению. И так она теперь и останется, черно-бело-глянцевая и вечная, как будто она и есть истина.

Но у моей матери улыбка была неподдельной и постоянной, не имеющей ничего общего с фотоаппаратом (хотя именно с него все началось однажды летом в Бродстэрсе). Он умел заставить ее улыбнуться — этого она не могла отрицать. Надо же, даже сейчас, когда его нет.

Скамейка. Смогу я ей с этим помочь? Его имя, а потом, когда придет время, — и ее. Независимо от того, что она теперь знает.

Конечно, я обещал. Обещал и сделал. Одно имя и другое, с не таким уж большим, как выяснилось, интервалом — я еще служил тогда в полиции.

Можно хоть сейчас отправиться в Чизлхерст-коммон и посидеть там на скамейке с именами Джейн и Фрэнка Уэббов, поставленной их сыном Джорджем, бывшим полицейским, чье имя там не значится.

Хотя прошло больше десяти лет, древесина сохранилась хорошо — добротный тик, резные буквы. Но когда придет время, я позабочусь, чтобы скамейку заменили. То же место, точная копия.

Сара, конечно, все это знает. Я изложил письменно. Моя домашняя работа.

Но я утаил от Сары — не знаю почему, ведь в этом вся соль истории, — что в жизни и даже в смерти моего отца была другая женщина, которую он, должно быть, любил — иначе разве произнес бы ее имя, умирая?

Я утаил это от Сары, как утаил от матери, что много лет об этом знаю.

Я написал Саре только про скамейку.

«Поможешь мне с этим?»

После его смерти прошло всего недели две.

«Ну конечно».

«Спасибо тебе, Джордж…»

А потом она рассказала мне (я не знал), как папа впервые взял в руки фотоаппарат — до того как стал этим зарабатывать, до того как сделался пляжным фотографом и начал снимать гуляющих в выходные дни девушек.

Это было в армии. Когда он приехал в Германию, война только-только кончилась.

«Перемещенные лица», — сказала она.

Ему дали фотоаппарат и объяснили, как снимать. Он должен был делать снимки перемещенных лиц для досье — да, в точности как в полиции. В беженцах и узниках концлагерей не было недостатка.

«Это была его работа, — сказала она. — Сотни и сотни перемещенных лиц. Кто-то должен был это делать. И нельзя было им сказать: „Улыбочка!“»

«Перебери все случаи, — говорил Чарли Роз, — когда люди покупают цветы…»

Что ж, одним из случаев стали похороны моего отца. Другим — матери.

Можно даже в тюрьму послать цветы — из определенного магазина.

«Перебери все случаи, и поймешь…»

Всего-навсего одна из дежурных фраз, которые он повторял всем и каждому. Большой, толстый мужчина, зарабатывавший на жизнь цветочками.

Другая вот какая: «Я два умных поступка совершил в жизни, и второй был — открыть цветочный магазин». Тут он бросал на тебя острый взгляд, намекая, что твоя очередь подать реплику. Но даже если ты не реагировал, он продолжал: «Что — хотите знать, какой первый?» Волей-неволей приходилось ему подыгрывать — мол, очень хочу. «А вы на нее смотрите, — говорил он. — Вот мой первый умный поступок». И он кивал на свою жену, на Кэти Роз.