Невинный сон - Карен Перри

Он рассказывал нам эту историю, а голос его звучал словно издалека. Вслед за ним мы прошли по извилистой дороге, которая привела к его мерзкому поступку. Его тон казался почти что интимным. Я старался слушать. Ты, Диллон, изо всех сил пытался сосредоточиться, сфокусировать все внимание на его рассказе, потому мне было важно узнать, что с тобой случилось. Но его слова, едва касаясь меня, пролетали мимо. Они не проникали в сознание. Честно говоря, я не мог оторвать от тебя взгляд. Я впитывал твой образ всем своим существом. Видеть тебя, знать, что ты жив!.. Я никак не мог прийти в себя. Ты стоял рядом с ним – с Гарриком – не шевелясь, и я восхищался твоей выдержкой. Выражение твоего лица стало серьезным, в нем появилась настороженность, и мне, Диллон, было больно ее видеть. Скорее бы все это было позади, скорее бы зажили твои раны! Он обнимал тебя, а я не сводил глаз с выглядывавшей у тебя из-под джинсов пижамы.

А Робин не сводила глаз с моего лица, и я заметил, что она уже не смотрит на меня с испугом. Взгляд ее был спокойным и искренним, и хотя Робин не сказала еще ни слова, я видел, что она меня больше не винит. Она наклонилась вперед – к тебе, Диллон. Ей, как и мне, безумно хотелось тебя обнять, но она боялась тебя смутить или испугать, и я испытывал точно такие же чувства. Я посмотрел на Робин, и вдруг во мне с новой силой вспыхнула прежняя любовь.

Поток слов неожиданно иссяк. История Гаррика закончилась. В комнате воцарилась тишина. И тут до меня дошло: все выжидательно смотрят на меня. Что я сейчас сделаю? А я с ужасом сообразил, что в руках у меня пистолет; и в ту же самую минуту в дверях появилась тень. Мы все обернулись. На пороге стояла та самая женщина.

Мы все забыли о Еве. Она обвела взглядом комнату и в ужасе вскрикнула. Ее лицо было белым овалом во мраке. Она кинулась к Гаррику, опустилась на колени рядом с тобой и обхватила тебя руками. В ее жесте, в том, как она обняла тебя и прижала к себе, было нечто звериное – защитное и оборонительное одновременно, – она походила на животное, отнимающее своего детеныша у хищника. Она повернулась ко мне и, пронзив меня яркими, холодными глазами, прорычала:

– Я его не отдам!

Мы все вскочили на ноги, атмосфера накалилась до предела. Я почувствовал, как пистолет оттягивает мне руку, и я знал, что с ним я могу добиться чего угодно. Но эта женщина обнимала тебя, Диллон. Как я мог размахивать оружием перед своим собственным сыном?

Первым заговорил Гаррик – тихо, осмотрительно:

– Ева, дорогая, успокойся. Мы все уладим, но ты должна успокоиться. Хорошо?

Но о спокойствии уже не могло быть и речи. Трясясь от страха, со слезами на глазах, она прижимала тебя к себе все крепче и крепче.

– Нам не надо было сюда возвращаться, – содрогаясь, проговорила она. – Нам нельзя было рисковать.

– Ева…

– Это все моя вина. Я не должна была брать вас с собо-й.

Гаррик явно не хотел вмешиваться, но он и не хотел, чтобы Ева так расстраивалась.

– Мы же договорились, Ева. Твоя мать…

Ева опустила голову и уткнулась головой тебе в макушку. Она стояла, прижимая тебя к себе, и словно впитывала в себя все твое существо. Я думаю, она уже с тобою как бы прощалась, она готовила себя к невыносимой потере и пыталась впитать в себя как можно больше, чтобы самых сильных воспоминаний о тебе ей хватило на всю оставшуюся жизнь. Я это понимал и чувствовал, как меня начинает разъедать жалость. Моя решимость с каждой минутой таяла. Диллон, это почти что сработало.

Неожиданно Гаррик обошел вокруг нее, и мне пришлось вмиг сосредоточиться: он теперь двигался прямо на меня – медленно, осторожно, подняв руки вверх, точно показывая мне, что он не задумал ничего дурного. Но это уже не имело значения. Я крепче сжал рукоять пистолета.

– Ни шага вперед, – сказал я.

– Гарри, отпусти их, – тихо заговорил он. – Их всех. Пусть они уйдут. Давай мы с тобой вдвоем сядем здесь и спокойно все обсудим.

– Нет.

– Брось ты! Прояви благоразумие. Пусть Ева и Робин уведут Диллона из дома, – так будет безопаснее. – И тихо добавил: – Я не хочу, чтобы он был в той комнате, где оружие.

Лишь только Гаррик произнес эти слова, я тут же бросил взгляд на тебя, Диллон, и увидел, как ты побледнел от страха, и мне стало невыносимо стыдно оттого, что мой поступок так тебя напугал. И в тот же миг последних лет как не бывало: я стою на нашей улице в Танжере, в глаза летит пыль, а прямо передо мною руины – все, что осталось от нашего дома, все, что осталось от моего спящего сына.