Мудрец сказал… - Лао Шэ

– Что будешь пить?

Мудрец откинул назад голову и выдохнул струйку дыма. Его намерение решать важнейшие проблемы человеческой жизни несколько ослабло, но он не собирался сразу от него отказываться, чтобы не прослыть легкомысленным.

Оуян Тянь-фэн едва заметно усмехнулся непонятно чем, даже не губами, и стал совещаться с У Дуанем насчет вина и закусок. Когда официант все принес и расставил на столе, Мудрец, сохраняя полное безразличие, немного закусил и стал изучать рекламу виноградного вина «Пять звезд», висящую на стене.

– Старина У, – предложил Оуян, – давай сыграем в фигуры! [18]

– Давай!

Мудрец, продолжавший изучать рекламу, надеялся, что его тоже пригласят и тогда он сможет отказаться, продемонстрировав тем самым свою твердость. Но его не пригласили.

– Ну вот, из трех раз ты проиграл всего один! – сказал У Дуань Оуяну, налил ему рюмку, а себе – две и повернулся к Мудрецу: – Ну, ты мастер отлынивать от выпивки.

Мудрец промолчал.

– Оставь его в покое, – вмешался Оуян. – Он явно нездоров. Раз уж он сказал, что не будет пить, значит, не будет. Видишь, он даже смотреть на вино не желает! Просто молодец!

Чжао почувствовал облегчение: Оуян Тянь-фэн умел подобрать ключик к его сердцу. Сообразительные люди не всегда стремятся радовать собеседника; порою они, напротив, разжигают его тоску или гнев и доводят их до высшей точки, после чего приходит неожиданное успокоение, слезы уступают место смеху. Так рассердившийся ребенок, не зная, на ком сорвать злость, горько плачет, а бабушка говорит ему: «Ну вот, поплакал, и полегчало!» Человеку, не привыкшему болеть, в критический момент полезно сказать, будто он выглядит гораздо лучше, и тогда лекарства начинают действовать с удесятеренной силой. Тому же, кто находит в болезнях удовольствие, надо порекомендовать еще какие-нибудь лекарства, пусть самые невероятные, и он обрадуется: ваше сочувствие и умение наслаждаться «красотой болезни» подействуют успокаивающе.

Оуян это отлично понимал. У Дуань снова проиграл ему, выпил штрафную рюмку и повертел ею перед Мудрецом: «Пустая!» Мудрец нахмурился и зажмурил глаза, продолжая играть роль тяжело больного, но винный запах уже ударил ему в нос и приятно защекотал в горле. Мудрец почесал кадык, желая показать, как сильно болит у него горло, но в это время У Дуань обратился к нему:

– Давай теперь с тобой на пару, Чжао, а то я никак не могу обыграть этого мошенника!

– У тебя что болит, живот или голова? – спросил Оуян.

– Все у меня болит! – мрачно ответил Мудрец, чувствуя, как боль из горла постепенно проникает в живот.

– И тело зудит?

– Ужасно.

– Не иначе как простуда, – с ходу поставил диагноз Оуян.

– Все этот чертов Чунь Второй! – воскликнул Мудрец. – На таком холоде всучил мне горячий батат!

– Может, вина выпьешь для профилактики? – предложил Оуян. Его заботливость была поразительна.

«Не пей, не пей!» – кричал разум Чжао, рассылая срочные телеграммы подчиненным частям тела. Но, к сожалению, центральное правительство в лице разума умело только издавать приказы, рука же Мудреца тем временем вцепилась в рюмку, словно голодный коршун – в зайца. Когда Мудрец поднес рюмку к губам, разум уже смирился: «В самом деле, это ведь для профилактики!» А когда рюмка была опрокинута в рот, все части тела радостно вскрикнули, засмеялись, мозг-правитель окончательно подчинился воле народа и отдал приказ рту выпить новую рюмку.

Еще рюмка, две, три, четыре, пять… Язык сначала одеревенел, потом размягчился, как ириска, и начал таять; кровь побежала быстрее, так что даже боль в застарелых мозолях показалась приятной.

– Ну, как живот? – участливо спросил Оуян таким тоном, словно разговаривал с младшим братишкой.

– Ничего, не помру! Правда, еще побаливает…

Снова выпили по три рюмки, потом еще и еще…

– Признайся честно, ты скис нынче утром не только из-за болезни?

– Ты угадал! Старина Ли меня пристыдил. Советовал уехать домой и заняться земледелием! Он парень что надо!

– Хорош парень, нечего сказать! – хмыкнул У Дуань. – Ты уедешь домой, а он женится на Ван!

– Да, у этой тощей обезьяны уйма всяких козней и хитростей! – засмеялся Оуян…

В пансион приятели пришли настолько захмелевшими, что с трудом зажгли лампу, а непослушные руки все время роняли на стол игральные кости. Сыграли подряд четыре партии. Мудрец налитыми кровью глазами уставился на пустышку:

– Еще четыре партии, и баста… Завтра матч, мне надо выспаться!..

Помолчав, Мудрец снова заговорил:

– Скоро светать будет, надо поберечь силы, чтобы поддержать честь университета! Говорю вам, братцы, спорт – дело важное!

Где-то прокричал петух. Мудрец начал было декламировать стихотворение о петушином крике, но умолк и повалился на кровать. Ему приснилось, что, играя в кости, он разгромил Ли Цзин-чуня своими пустышками и тот убежал без оглядки.

* * *

На стадионе Института торговли, посыпанном желтым песком, красиво выделялись синие футбольные ворота с белыми сетками. Поле было расчерчено светло-серыми линиями и огорожено столбиками с канатами. Студенты и студентки все прибывали и прибывали, оживленно разговаривали, и пар от их дыхания, смешиваясь с табачным дымом, поднимался, словно туман. Организаторы матча, среди которых были Оуян Тянь-фэн и У Дуань, с белыми флажками в руках и с трепещущими бледно-зелеными полосками шелка на груди, сновали в толпе, будто ткацкие челноки. В воздухе в лучах заходящего солнца парили бумажные змеи, подчеркивая тихую безоблачную красоту первых дней зимы. Солнце, казалось, не могло расстаться с этой стайкой юношей и девушек, как будто за миллионы лет своего существования оно впервые видело в Китае таких жизнерадостных и милых людей.

Вдалеке старый торговец сластями, растирая руками замерзшие уши и мотая косичкой, оставшейся еще со времен маньчжурской династии, кричал: «Засахаренные груши! Сливочные тянучки!» Мальчишки-школьники в толстых серых куртках на вате перебивали его: «Табак! Сигареты!» И туман над головами студентов все сгущался, потому что несколько сотен сигарет, дымивших разом, не уступали по мощности небольшой заводской трубе. Светло-серые линии по краям футбольного поля постепенно исчезали, стертые подошвами зрителей, забросанные шелухой семечек и арахиса.

Появились первые игроки. Команда Института торговли была в серых трусах и майках, коричневых гетрах и голубых шапочках, а команда университета Прославленной справедливости – в красной форме, черных гетрах и белых шапочках. Внимательный наблюдатель тотчас заметил бы, что на молодых людях нет ничего, что напоминало бы национальный костюм, хотя время от времени они из патриотических побуждений громили лавки с иностранными товарами.

Футболисты выбегали на поле, слегка согнув ноги, съежившись и потирая голые колени с выступившими от холода пупырышками. Это должно было символизировать твердость духа при кажущейся мягкости, свойственную спортсменам. Они подбегали