Мое ходячее несчастье - Джейми Макгвайр

— Ладно, слушай. Нужна твоя помощь. На следующей неделе у меня бой. Пока не известно точно когда. Но надо, чтобы ты подъехал в течение часа после того, как я тебе позвоню. Сможешь?

— А какой мне в этом интерес? — спросил он, поддразнивая меня.

— Приедешь или нет, придурок? Ты мне нужен, чтобы охранять Голубку. Один урод лапал ее в прошлый раз и…

— Какого хрена? Ты серьезно, старик?

— Да.

— Кто это был? — проговорил Трентон, внезапно посерьезнев.

— Не важно. Я принял меры. Так если я позвоню, ты…

— Конечно, братишка. Обязательно приеду.

— Спасибо.

Я вырубил телефон и откинулся на сиденье.

— Отпустило? — спросил Шепли, посмотрев в зеркало заднего вида и увидев облегчение на моем лице.

— Да. Не знаю, что бы я стал делать, если бы он не согласился.

— Я же говорила тебе… — начала Эбби, но я остановил:

— Голубка, сколько раз я должен это повторять?

Почувствовав в моем тоне нетерпение, она покачала головой:

— Просто мне это немного странно. Раньше ты справлялся без меня.

Я повернулся к ней и дотронулся пальцем до ее щеки. Голубка явно не понимала, что я чувствовал.

— Раньше, когда я тебя не знал, все было по-другому. Но теперь я не могу сосредоточиться, если тебя нет рядом. Я думаю о том, где ты и чем занята… Чтобы сконцентрироваться, я должен знать, что ты здесь, и видеть тебя. Наверное, это безумие, но это так.

— Твое безумие мне безумно нравится, — сказала Эбби, целуя меня в губы.

— Кто бы сомневался, — пробормотала Америка.

Еще до захода солнца они с Шепом сели на его железного коня и взяли курс на юг. Эбби звякнула ключами от подружкиной «хонды» и с улыбкой сказала:

— Теперь нам, по крайней мере, не придется мерзнуть на мотоцикле.

Я улыбнулся Голубке в ответ, она пожала плечами:

— Может, нам собственную машину завести?

— Если выиграю бой — запросто. Пойдем и купим.

Эбби подпрыгнула и, обхватив меня руками и ногами, принялась целовать в щеки, губы и шею. Мы поднялись по лестнице и прямиком устремились в спальню.

Следующие четыре дня в ожидании звонка от Адама мы с Голубкой коротали время, валяясь в постели или сидя на диване с Тотошкой перед телевизором. Наконец во вторник вечером, в перерыве между двумя сериями старого ситкома, мой телефон зазвонил. Мы с Эбби переглянулись.

— Алло?

— Бешеный Пес, жду тебя через час в «Китон-холле». Надеюсь, ты в форме, дружище, потому что Джон накачался стероидами, и теперь он вылитый Халк Хоган.

— До скорого. — Нажав отбой, я встал и сказал Эбби: — Оденься потеплее, малыш. Здание старое, и на каникулы там, скорее всего, отключили отопление.

Эбби, весело пританцовывая, направилась в спальню. Я улыбнулся: не каждая девушка так обрадуется перспективе наблюдать, как ее парень машет кулаками. Неудивительно, что я влюбился в мою Голубку.

Я надел куртку с капюшоном, обулся и стал ждать Эбби у входной двери.

— Я готова! — Голубка появилась на пороге спальни и, ухватившись за косяки, замерла в кокетливой позе. — Ну как? — Она выпятила губы, изображая не то модель, не то утку.

Я оглядел ее с головы до ног: белая футболка, длинный серый кардиган, голубые джинсы в обтяжку, заправленные в высокие черные ботинки. Голубка просто прикалывалась, щеголяя передо мной во всем самом старом и ненарядном, но у меня при виде ее дух перехватило.

Она опустила руки и вздохнула:

— Отстой, да?

— Нет, — сказал я, не находя нужных слов. — Очень даже ничего.

Одной рукой я открыл дверь, а вторую протянул Эбби. Она, подпрыгивая, приблизилась ко мне, и мы переплели пальцы.

«Хонда» завелась не сразу, но все равно в «Китон» мы приехали с запасом. С дороги я позвонил Трентону и теперь молился, чтобы он меня не подвел. Мы с Голубкой стояли у потемневшей от времени северной стены здания. Южный и западный фасад были закрыты стальными лесами. Старейший университетский корпус готовился к косметическому ремонту.

Я зажег сигарету, затянулся и выпустил дым через нос. Эбби сжала мою руку:

— Я с тобой.

В здание стали пробираться зрители. Для конспирации припарковав машины на соседних улицах, они подходили к корпусу пешком и влезали по пожарной лестнице с южной стороны. С каждой минутой народ прибывал все активнее.

Я нахмурился: место было выбрано явно неудачно. Последний бой в году всегда привлекал серьезных игроков, которые приходили заранее, чтобы сделать ставки и занять хорошие точки обзора. Менее опытных зрителей тоже бывало больше, чем обычно: они являлись в последний момент, и им приходилось тесниться в задних рядах, у самой стенки. В этом году играли по-крупному. «Китон» находился на окраине кампуса, что хорошо, но подвал у него был маленький, что плохо.

— С выбором места Адам, похоже, не напрягался, — проворчал я.

— Теперь уже ничего не изменишь, — ответила Голубка, оглядывая бетонные блоки.

Я достал телефон и отправил Трентону эсэмэску, шестую по счету. Эбби прошептала:

— Ты сегодня нервничаешь…

— Успокоюсь, когда Трент притащит сюда свою чертову задницу.

— Не плачь, девочка, я здесь, — тихо сказал Трентон, незаметно подкравшись.

Я облегченно вздохнул.

— Как жизнь, сестренка? — спросил он, одной рукой приобнимая Эбби, а другой шутливо отталкивая меня.

— Прекрасно! — весело сказала она.

Я за руку повел Голубку к заднему фасаду, оглядываясь на Трентона, который шел следом:

— Если вдруг нагрянут копы и мы разделимся, то встречаемся в «Морган-холле», договорились?

Брат кивнул. Я остановился у открытого низкого окна.

— Издеваешься? — вытаращился на меня Трентон. — Да сюда даже Эбби вряд ли протиснется!

— Пролезешь, — успокоил его я и первым нырнул в темноту подвала.

Голубка, уже привыкшая входить на арену не с парадного входа, недолго думая, пригнулась к стылой земле и проскочила в окно, упав прямо ко мне на руки. Через несколько секунд в проем, пыхтя, ввалился Трент. Приземлившись на бетонный пол, едва удержался на ногах.

— Скажи спасибо, что я люблю Эбби, — проворчал он, отряхивая рубашку. — Ради кого попало не стал бы все это терпеть!

Я подпрыгнул и одним движением закрыл окно.

— Нам туда. — Я повел Голубку с Трентоном к арене.

Мы довольно долго петляли подвальными коридорами, шаркая по рыхлому бетону. Наконец вдали показался свет, послышался гул голосов. Мы в очередной раз повернули, и Трентон вздохнул: