Алекс - Пьер Леметр

Гладко выбритый, с прямоугольным волевым лицом, быстрыми глазами и подвижным ртом, мясистым, почти жадным. Держится очень прямо, можно было бы сказать, по-военному, если бы не густые волнистые каштановые волосы, зачесанные назад. Ремень с посеребренной пряжкой подчеркивает объем живота, который будто стремится быть пропорциональным социальному статусу, но по сути являет собой результат многочисленных деловых обедов, или семейной жизни, или стресса — а может, и всех трех факторов. Судя по виду, ему под сорок, а если точнее — тридцать семь. Ростом выше метра восьмидесяти и широк в плечах. Луи, примерно такого же роста, но гораздо более хрупкой комплекции, рядом с ним выглядит подростком.

Камиль уже видел его в Институте судебной медицины, когда тот прибыл на опознание тела. Изобразив на лице подобающие случаю сочувствие и страдание, он склонился над алюминиевым столом и, не произнеся ни слова, лишь кивнул — да, это она, — после чего служащий вернул на место отогнутый угол простыни.

В тот день, в ИСМ, они толком не поговорили. Трудно выражать сочувствие, когда покойница — серийная убийца, осиротившая с полдюжины семей. В таких случаях даже не знаешь, что сказать; но, к счастью, от полицейских этого и не требуется.

Идя по коридору к выходу, Камиль молчал. Луи заметил только:

— В прошлый раз у него было более игривое настроение…

Да, правда, вспомнил Камиль, именно Луи встречался с этим человеком в первый раз, когда речь шла о расследовании смерти Паскаля Трарье.

Понедельник, семь вечера. Уголовный отдел.

Луи (костюм от Бриони, рубашка от Ральфа Лорана, ботинки «Форциери») в своем кабинете, Арман рядом с ним, старые носки сползают на старые ботинки.

Камиль сидел на некотором расстоянии от них, в углу кабинета, болтая ногами и чиркая что-то в блокноте с таким видом, словно происходящее его не касается. В данный момент он пытался воспроизвести по памяти портрет Гуадалупе Виктории работы мексиканского художника, который недавно видел.

— Когда нам выдадут тело?

— Скоро, — ответил Луи. — Очень скоро.

— Прошло уже четыре дня…

— Да, я знаю. Это всегда долго.

Ничего не скажешь, в подобного рода беседах Луи достиг совершенства. Это выражение неподдельного сочувствия он усвоил очень рано — благодаря воспитанию и, разумеется, наследственности, исконной принадлежности к высшей касте. Сегодня Камиль изобразил бы его святым Марком, явившимся венецианскому дожу.

Луи полистал свой блокнот, затем папку с документами. Всем своим видом он выражал готовность как можно скорее уладить все эти досадные формальности.

— Итак, Тома Вассер, дата рождения — шестнадцатое декабря шестьдесят девятого года.

— Эти сведения уже есть в досье, я полагаю.

Тон был не агрессивный, но все же резковатый.

Раздраженный.

— Да-да, конечно! — закивал Луи с обезоруживающей искренностью. — Просто я должен убедиться, что все в порядке. Чтобы больше к этому не возвращаться. Насколько нам известно, ваша сестра убила шестерых человек: пятерых мужчин и одну женщину. Ее смерть помешала нам детально восстановить ход событий. Нужно будет что-то сказать их семьям, вы понимаете. И, разумеется, судье.

Да уж, подумал Камиль, особенно судье. Он просто умирал от желания выступить перед публикой — такие вещи способствуют карьерному росту. Все обожают выступать перед публикой… Конечно, когда серийная убийца кончает с собой — это не столь безусловный триумф, как в том случае, если ее арестовывают, но все равно — что касается общественной безопасности, спокойствия граждан, низкого уровня социальной напряженности и прочей лапши, которую обычно вешают на уши населению, — тема все равно благодатная. Убийца мертва. Примерно так объявляли в Средние века о смерти загнанного волка — все прекрасно понимали, что мир от этого не изменится, но все же такое известие служило некоторым облегчением и вселяло уверенность в том, что существует высшая справедливость, которая защищает добрых людей. Итак, высшее правосудие торжествовало, а судья Видар, как его земной представитель, в ореоле славы явился перед журналистами. По его словам, убийцу обложили со всех сторон, и ей ничего не оставалось, как от безысходности покончить с собой. Камиль и Луи застали его выступление по телевизору, зайдя в бистро. Луи смотрел на экран со стоическим спокойствием, Камиль насмехался про себя. После этого звездного часа Видар наконец-то успокоился. Он всласть наговорился перед микрофонами, и теперь довести расследование до конца полицейские могли без помех.

Итак, речь шла о том, чтобы информировать родственников жертв. Тома Вассер понял, кивнул, но все равно остался слегка раздраженным.

Луи на некоторое время погрузился в чтение досье, затем поднял голову и левой рукой поправил прядь волос.

— Значит, дата вашего рождения — шестнадцатое декабря шестьдесят девятого года?

— Да.

— И вы начальник отдела продаж в фирме, которая занимается поставками игрового оборудования?

— Да, мы поставляем оборудование для казино, кафе, ночных клубов, залов игровых автоматов… По всей Франции.

— Вы женаты, у вас трое детей.

— Ну вот, вы же и сами все знаете.

Луи старательно записывал. Затем снова поднял голову.

— И вы на… семь лет старше Алекс?

На сей раз Тома Вассер ограничился кивком.

— Алекс не знала своего отца, — продолжал Луи.

— Нет. Мой отец умер еще нестарым. Алекс родилась гораздо позже, но мать так и не смогла создать семью с тем человеком. Он ее бросил.

— То есть вы, по сути, заменили ей отца.

— Да, я ею занимался. Довольно много. Она в этом нуждалась.

Луи промолчал. Пауза длилась довольно долго. Затем Вассер сказал:

— Я хотел сказать — она уже тогда была… неуравновешенной.

— Да, — подтвердил Луи, — неуравновешенной. То же самое нам говорила ваша мать.

Он слегка нахмурился.

— Мы не нашли никаких клинических подтверждений этих сведений. Алекс никогда не лежала в психиатрической больнице, никогда не находилась под наблюдением…

— Я не говорил, что она сумасшедшая! Просто неуравновешенная!