Свои камни - Вадим Олегович Калашник

– Буду признателен, – прослезился Фома.

Он ел молча с трудом проглатывая толченую картошку тощим горлом. Откусывал хлеб маленькими кусками и по долгу пережевывал. От молока отказался, а чаю выпил две кружки.

– Где же вы были, отец Фома? – спросила Аглая, когда он поставил чашку и сыто выдохнул. – Мама рассказывала, что вас прямо со службы забрали. Мы уж думали и нет вас на свете.

– Слава Богу за все, – ответил Фома. – По началу в Можайске, в тюрьме держали. А потом приговорили к трудовому лагерю. Я еще в семинарии о Соловках помышлял, вот там и побывал. Потом в ссылке в Уфе. А потом, как стали Уфу чистить, у меня как раз срок и вышел. А то, не ровен час, еще дальше бы загнали. Начальник даже зубами заскрежетал, говорит мол «свезло тебе контра»

– За что же так? Как же вы там жили-то?

– Да вот и я думаю «за что»? – посетовал Фома. – Много я там думал. А потом решил, что все в жизни Господь употребляет к нашему спасению и беды, и радости. И как принял это, так и стало мне сразу легче. Что мне мирская несправедливость? Мне по Христу жить надо.

– И как это можно сделать, когда тюрьма, лагерь, несправедливость?

– А Бог он к гонимым ближе всех стоит, – задумчиво ответил Фома. – Его ведь и самого гнали и поносили. А он все стерпел и жизнь вечную нам даровал. А в нее ведь, Аглаюшка, мирной поступью видно не войдешь.

– Отец Фома, – Аглая стала очень серьезной. Она поняла, что может это последняя для нее возможность поговорить с настоящим священником. – А как, по-вашему, почему так все у нас вышло?

– Все по нераденью нашему, – задумчиво сказал отец Фома. – Успокоились, умиротворились. А когда, скажут вам, мир и покой, тогда и придет на вас пагуба. Ты же знаешь, что в каждом человеке, частица Господня, как семя с рождения заложена. Но его взращивать надо, живой водой полить, добрым словом удобрить, а если так не сделать, то оно не вырастет. Или вырастет во что-то совсем несуразное.

Отец Фома поморщился, как морщатся если вспоминают что-то особенно неприятное, но потом снова осветился и продолжил. В его глазах вдруг засиял первозданный свет. Он почувствовал, что эта женщина возможно последний человек, к которому ему суждено обратится с проповедью. Он разволновался и стал сбивчивым, но потом выправился и стал говорить жарко и яростно.

– Церковь состоит из живых людей, а мы к камням прикипели.

– А теперь, совсем без церкви.

– Не тревожься, милая. – улыбнулся отец Фома, погладил Аглаю по голове и деловито продолжил. – Господь, никогда не исчезнет и всегда будет прежним. А значит и все мы, неся в себе его частицу, не погибнем. Будет нам трудно, и будут нас гнать и травить, и пугать, но претерпевший до конца спасется. Это очень важно не прожить, не прижиться, не притерпеться ко злу, а именно спастись. Читай Евангелие, соблюдай заповеди, всегда обращайся к Спасителю и к Богородице. И не пропадешь. А если через тебя и другие верную дорогу отыщут, то еще лучше. Как батюшка Серафим сказывал, Стяжи дух мирен и тысячи спасутся рядом с тобой.

– А как его снискать, батюшка? – Аглая впилась в него глазами.

– Многие отвернутся от Бога, – словно не слыша ее вопроса продолжал отец Фома. – Отойдут, но Господь от них не отойдет. Станет им открываться в самых неожиданных ситуациях. Станет терпеливо ждать, когда люди разглядят во тьме его свет. Все, что происходит с человеком в земной жизни происходит по Божьему промышлению. Он гениальный промыслитель, для которого нет потерянных и не нужных людей. Конечно, будут люди, глубоко погрязшие в грехе. Иногда настолько, что кажется и дальше некуда, но и их Господь может очистить и воскресить.

У лукавого, нет над нами никакой власти, кроме той, которую мы сами ему попустим. Но стоит нам сокрушиться сердцем, покаяться, только лишь повернуться к Господу, и он сразу протянет нам руку. Как протянул ее Петру, когда тот стал тонуть. И тонул-то он потому, что усомнился. Сомнение, это первая ступень ведущая от Бога. Враг рода человеческого едва чувствует наше сомнение в Боге, сразу на нас кидается. Но не убивает, а начинает нас искушать. Искушать властью, силой, богатством, самонадеянностью, гордыней. А иногда просто леностью, пьянством и развратом. У него на каждого крюк заготовлен. Падший человек слаб, кому и миллиона мало, а кому и рюмки достаточно. Да результат-то всегда один. И многие поддавшись ему, отступят и даже буду жить хорошо и по-своему счастливо. Но не вечно. Все это он делает, не по щедрости, а для того, чтобы эти усомнившиеся стали распространять сомнение дальше. Через злобу, зависть, жадность, через горе брошенного ребенка, через плач жены пьяницы, через тяготы матери разбойника. Все чтобы отчаялся человек, ослаб. И тяжело такому человеку от лукавого избавится. Тяжело снова к Богу повернуться. Но Господь для каждого из нас имеет спасительную веревку. Любовь. Стоит начать любить ближнего, с начала по малу, не осуждать, радоваться ему, молиться за него и несомненно начнется возрождение павшего человека и твое собственное. А Господь, видя эти труды, пошлет свою помощь.

Отец Фома замолчал, и с удивлением обнаружил, что не сидит за столом, а стоит у печи сложа руки на груди, как стоял он много раз на амвоне перед людьми. Он раскраснелся и поспешил вернуться за стол.

– Отец Фома, – тихо спросила Аглая. – А вот мне самой, что делать чтобы частицу Божью в себе сохранить. И как в людях ее взращивать?

– Только через себя, – устало проговорил отец Фома. – Человек может явить силу Божью людям своим примером. Как старец Амвросий Оптинский сказывал: «Никого не обсуждать, никому не досаждать и всем мое почтение». И дело, доброе дело ко ближнему. К каждому без исключения. У тебя я знаю получится. Вижу, что есть в тебе и сердечное сокрушение и страх Божий, и любовь. Без нее никакого дело до конца не довести. И веруй, веруй что Господь рядом. Молись и уповай.

Аглая положила отца Фому в дальней комнате, а встав затемно собрала ему в заплечный мешок всего, что нашла. Оказалось, у Фомы при себе не было даже ложки. Вот уж истинно апостол, подумала Аглая. Снабдила странника кружкой, ложкой, парой вязаных носок, с отчаянием посмотрела на его разбитые ботинки, но