Женщины - Кристин Ханна

— Спасибо, — сказала она. — Все это было глупо, опасно, ужасно безрассудно… а еще очень мило.

— Я не хотел думать о тебе, — сказал он.

Фрэнки наконец повернулась.

Их взгляды встретились.

У нее участилось дыхание. Страсть, так сказала Барб. Все настолько просто?

Отрицать чувства было бессмысленно. Если она чему и научилась во Вьетнаме, так это говорить о том, что у тебя на душе, пока еще есть возможность.

— Ты помолвлен, — сказала она. — Знаю, это старомодно, но я не могу быть любовницей. Я не смогу так жить.

— Идет война, — сказал он.

— Только не рассказывай мне, что завтра мы можем умереть.

Он отступил назад:

— Ты права. Так нельзя. Счастливого Рождества, Фрэнки. Больше я тебя не потревожу.

— Тебе не нужно уходить.

— Нет, я должен. Ты… что-то со мной делаешь.

Прошло много часов, Рай и Койот уже давно ушли, Барб и Фрэнки пили эгг-ног, слушали рождественскую музыку и открывали подарки, присланные из дома. Слова Рая все еще эхом звучали в ее голове.

Ты что-то со мной делаешь.

Стороны объявили рождественское перемирие, и весь госпиталь смог насладиться праздничным обедом в общей столовой. Индейка, картофельное пюре под соусом, запеканка с фаршем, зеленая фасоль и запеченный батат. Ореховый и тыквенный пирог. После рождественского стола они небольшой группой добрели до Парка, где висел длинный плакат: «Бон вояж, лейтенант Джонсон. Будем скучать по твоей хмурой мине».

Прощальная вечеринка Барб.

Фрэнки и Барб сидели в шезлонгах под банановыми листьями. Рядом шумела вечеринка, громко играла музыка. У тики-бара притулилось убогое деревце, украшенное мишурой и красными бантиками.

— Фрэнки, давай не будем тянуть, поговорим об этом сейчас, — сказала Барб, протягивая Фрэнки зажигалку.

Фрэнки закурила.

— О чем? О твоем отъезде? Ну нет, что-то не хочется.

Фрэнки повернулась к подруге. При таком свете афро Барб походило на темный венец. Если не смотреть ей в глаза, она могла бы сойти за обычную двадцатипятилетнюю девушку. Фрэнки даже не пыталась оценить, как много дала ей их дружба. Барб показала ей мир, о котором она ничего не знала, не знала даже о его существовании. Раньше Фрэнки думала, что закон о гражданских правах стал триумфальным завершением борьбы черных за свои права, Барб же показала, что он был лишь хрупким началом. Фрэнки знала, что Барб боится за своего брата Уилла, связанного с «Черными пантерами», боится и в то же время гордится им. Барб было известно, что такое борьба. Ей пришлось бороться за возможность выучиться на медсестру, за шанс поехать во Вьетнам, а потом и за службу в эвакогоспитале. Чернокожие редко встречались в офицерском составе, но Барб была твердо убеждена, что черные солдаты должны видеть рядом черную медсестру.

Барб откинулась назад и вздохнула. Затянулась, медленно выдохнула дым.

— Я не могу подписать еще один контракт, — наконец сказала она.

— Я знаю. Просто…

— Я тоже буду скучать, Фрэнки.

Следующим утром, когда Фрэнки проснулась, койка Барб уже была пуста. Постеры над кроватью (Малколм Икс, Мухаммед Али, Мартин Лютер Кинг-младший) исчезли, на деревянной стене остались только клочки под кнопками. Сорванные плакаты, оставленные вещи. Метафора жизни во Вьетнаме.

На комоде возле кровати лежала записка. Фрэнки медленно ее развернула.

26 декабря 1967 г.

Моя дорогая Фрэнки,

Можешь звать меня трусихой. Я должна была разбудить тебя, когда прилетела моя вертушка, но ты так сладко спала, а мы обе знаем, как редко это удается. Я не хотела, чтобы ты видела мои слезы.

Я люблю тебя.

Ты это знаешь, а я знаю, что ты любишь меня, поэтому нам не нужно прощаться.

Я говорю: «До скорого».

Приезжай ко мне в Джорджию. Я расскажу тебе о кашах и листовой капусте, а еще познакомлю с мамой. С твоим маленьким островом это не сравнится — совершенно другой мир, уж поверь мне.

Ну а пока — не высовывайся, сестренка.

И еще. Знаю, потеря Джейми проделала огромную дыру в твоем сердце, но ты очень молода. Не дай сраной войне забрать у тебя молодость.

Я видела, как мистер Крутой на тебя смотрит. Боже, я бы все отдала за один такой взгляд.

Жизнь коротка, а сожаления вечны.

Может, мимолетное счастье — это все, что нам полагается? Счастье навек — слишком дохрена для мира, который катится в жопу.

Только не теряй головы.

Б.

Рядом с запиской лежала полароидная карточка — Этель, Фрэнки и Барб в шортах, футболках и тяжелых башмаках стоят в обнимку и широко улыбаются. Глядя на этих девушек, никогда не подумаешь, что фотография сделана во время войны. На заднем плане занавеска из бус. Фрэнки почти слышала, как эти бусины бьются друг о друга во время дождя и ветра. Несмотря на ужас, творящийся вокруг, это было отличное время.

Она надеялась, что они, все трое, запомнят его таким.

Глава пятнадцатая

5 января 1968 г.

Дорогая Фрэнки,

Я обещала написать, как только окажусь в старых добрых Штатах. Я уже дома вместе с мамой, сижу на крыльце и потягиваю чай. На улице дети пинают консервную банку. Их смех — это что-то с чем-то.

Я скучаю по тебе. Скучаю по нам. Скучаю даже по Семьдесят первому. Кстати, никогда не догадаешься, кто вез меня на свободу. Койот. Боже, этот мальчик без ума от тебя. Показывал мне вашу фотографию из клуба в Сайгоне, но не волнуйся, в Техасе он обязательно найдет себе веселую ковбойшу.

Жизнь здесь — совсем не то, что я представляла. Я нашла работу в местной больнице, и, честно говоря, это скука смертная.

Мне нужно подыскать что-то еще. Чувствую себя леденцовой леди, меня уже тошнит от этого. Нас, ветеранов, тут не особо жалуют.

Даже не представляю, чем мне теперь заниматься. От операций под обстрелами трудно перейти к колготкам и каблукам. Может, мир и изменился, но мы, женщины, все еще люди второго сорта. А уж чернокожие женщины… Ладно, догадайся сама.

Жизнь здесь спокойной не назовешь. Расовые погромы. Антивоенные протесты. Доктора Спока арестовали за то, что он призывал парней косить от армии. Улицы патрулирует Национальная гвардия. Но это, конечно, не война.

Я все никак не могу расслабиться. Мама советует побольше есть и ходить на свидания. На прошлой неделе она купила мне старенькую швейную машинку.

Видимо, думает, что потайные строчки вернут