Выписка из журнала маневренных карточек (За период с 04.07.1977 по 17.11.1998) - Павел Георгиевич Вишняков

Их было много, их не снимали, они бросались в глаза, на фоне призывов крепить обороноспособность, учиться военному делу, ходить походами, изучать решения и претворять их в жизнь они были явно чужеродными, не из этого времени. Но никто их не снимал.

От них повеяло Арго и Одиссеем, Магелланом и Колумбом, Дрейком и Ушаковым – романтика вернулась в наши ротные помещения и учебные корпуса!

Чья это была идея – до сих пор не знаю. Но этот человек был великий педагог.

Романтика моря с тех пор не покидала меня – иногда скрывалась в служебной рутине, но не пропадала никогда, возвращаясь криком чайки, видом тропического звёздного неба, красотой полярного сияния, белой совой на РБУ, невесть откуда взявшейся в центре Баренцева моря…

О бликах

На самом деле море я первый раз по настоящему увидел в 78-м году, на первой балтийской корабельной практике. Каспий морем не назовёшь (простите, каспийцы!), а до этого как-то не складывалось…

Но красота моря впервые открылась мне через год – в походе вокруг Европы, в Эгейском море. Необыкновенная голубизна и прозрачность, сменяющиеся ежесекундно образы на колеблющейся поверхности, барашки на гребнях волн – становилась понятной любовь древних греков к этой стихии.

Дежурили мы по камбузу – посуда, приборка, жир на тарелках, грязь, запахи соответствующие. И вот понесли мы с напарником мусор выбрасывать. Не особо разбираясь где наветреная, где подветренная стороны, вываливали лагуны за борт, вот дошла очередь и до батареи пустых консервных банок из-под варёной картошки. Набрали полны коробки и понесли, а выбрасывать почему-то стали по одной, а не скопом.

И вот тут я увидел этот свет из голубой глубины – банки погружались медленно-медленно, свет Солнца отражался от них, а в толще воды этот свет давал необычайные блики и ореолы. Банки уходили в глубину, и каждая играла свою световую мелодию в окружении необычайно чистой голубой воды, такой голубой, такой прозрачной…

Долго мы стояли у лееров и смотрели на исчезающую красоту, пока камбузный мичман не вылетел на палубу и, двумя словами нагадив нам в души, вернул нас в реальность.

Помнилась эта картин долго. И забылась – больше, чем на 10 лет…

…

Боевуя службу в 93-м году мы несли тремя кораблями – с СФ «Ленком» и «Бессменный, а с Балтики – «Дружный», у которого в плане БС был пункт, вызывавший если не жгучую, то вполне реальную зависть: официальный заход в Кадис. Нам, северянам, ничего подобного в плановом порядке не грозило, впереди маячила только Арабия (Тартус, конечно), поэтому решение Главкома пойти на Ленкоме в Стамбул вызвало среди экипажа нездоровый ажиотаж.

Комбриг Жаринов, обеспокоенный эмоциональным состоянием корабельной семьи, для начала закрутил гайки, поставив над каждым бычком флагманского офицера, и обозначив прямую зависимость между благополучием штабных и результатами визита. Но грех было жаловаться на корабельных – старались изо всех сил, и Жаринов, успокоившись по поводу покраски, прокладки и прочей рутины, решил лично заняться подготовкой парадного расчёта. Для начала из арсенала вынулись палаши…

Срамнее этих палашей плац-парады не видели – даже в увольнение с ними было стыдно идти. Перевязи выцветшие и драные, медь облезлая… «Бессменный», получив информацию о необходимости готовить свои палаши, впал в радиомолчание. Вдоволь поорав и плюнув в трупы командира БЧ-2 и старпома, имевшего рогатое прошлое, Жаринов вызвал на связь командира «Дружного» и, намекнув на возможность повышения оценки за боевую с «удовлетворительно» до «удовлетворительно с плюсом», приказал готовить смотровое холодное оружие. «Дружный» готовили к визиту и палаши на нём были с иголочки.

Меня вся эта парадно-смотровая суета не волновала ни на йоту. Штурманская служба «Ленкома» была вполне себе удовлетворительной на момент выхода из базы, но сейчас я попытался взглянуть на неё глазами Главного штурмана ВМФ Алексина (грозился прибыть в персональной телеграмме!) – и пришёл в ужас!

Из десятка исправных и повереных секудомеров в строю не оказалось ни одного! А как же служба времени, Скрипниченко – орал я, – как ваши рулевые часы проверяют, а? Может, вообще не проверяют?! И не надо мне тыкать в нос ваши CASIO, по ПШСу 34-му положено с секундомером? Вот и ходите с секундомерами! А барометр, ну-ка, покажите мне барометр, что значит неисправен? Вы каменное лицо жене своей показывайте, что вы стоите, воды в рот набрав? Не набрав?! А что ж тогда – жопой пятачок сжимаете?! Не сжимаете?… Поорать я тоже мог, да.

В самый разгар этих прыжков в ширину голос подал мой любимчик – КЭНГ лейтенант Гаврилюк, закончивший Каспийское училище в последнем выпуске. Знал, прощелыга, мою приязнь к нему: «Та-а-ащ, может на Дружном возьмём? Сейчас туда катер за палашами пойдёт?» Посверкав глазами для острастки, я вызвал на связь штурмана «Дружного». Но парень оказался кремень – не дам, но после уговоров смилостивился – дам, но под расписку, с оформлением накладных и корабельной печатью.

Гаврилюка и отправили: и за палашами, и за секундомерами с барометром. Печать, правда, командир ему не доверил – мичман-секретчик с важным видом запрыгнул в катер с опечатанным портфелем.

К моменту возвращения барказа разгулялся бриз. Пошли барашки, и подошедший к трапу барказ ощутимо болтало. Гаврилюк, стоящий на планшире, являл собой вид настоящего маремана – опустил ремешок на тропической пилотке и стоически терпел брызги по физиономии. 3 палаша он держал под мышкой, намотав портупеи на себя. Барказ раскачивало, крюковые выбирали момент, чтобы зацепиться отпорниками за площадку трапа, но младший штурман решил доиграть свою роль морского волка – и прыгнул! В этот момент волной барказ и трап развело и лейтенант оказался в воде. Из нагрудного кармана у него выскакивают два секундомера, он пытается их схватить, конечно! И в этот момент палаши плавно выскальзывают из ножен и отправляются за секундомерами…

Долго мы наблюдали проблески уходящих на глубину 150 метров секундомеров, иногда водное пространство рядом с ними пронизывали сверкающие молнии – «Палаши,» – вздыхал рядом со мной Сашка Матушкин, старпом «Ленкома», «Да, красиво,» – поддакивал ему я…

Списывали потом всё это барахло, объяснительные писали. Но красоты необыкновенной было это зрелище, уж поверьте…

Такие дела.

О картошке

Вот иногда вспомнится что-то, и давняя досада проснётся и никак не успокоится.

Наряд на картошку – по графику выходили все взвода с 1 по 3 курс, ну, 2-3 раза в семестр. Как водится – в ночь, магнитофон ротный с собой с полным правом, ну, и под занавес себе противень картошечки нажарим.

Возвращались в роту часам к 2-3, а с утра по распорядку дня.