Достаточно смелости жить. Видеть хорошее во всем, чувствовать и действовать вопреки общепринятым рамкам - Сергей Янгибаев

Сергей Янгибаев

Достаточно смелости жить. Видеть хорошее во всем, чувствовать и действовать вопреки общепринятым рамкам

Уютная психология

© С. Янгибаев, текст, 2024

© Оформление. ООО «Издательство АСТ», 2024

Мальчик, который выжил

Вместо введения

Эта книга родилась из самого факта моей жизни. Когда я появился на свет, врачи сообщили маме, что ребенок не протянет и года. Это была ее четвертая тяжелая попытка забеременеть. Все предыдущие закончились неудачно. Я родился с множественными переломами, отсутствующим дыханием, но, видимо, страстно желающим жить.

Первые годы я провел в больницах, где моим основным рационом питания были капельницы с огромным количеством лекарств. Я отчетливо помню вкус больничных каш, омлетов, запах какао на молоке, смешанного с водой, и ощущения уколов на детских ягодицах. Иногда кожа от игл становилась черной и твердела, как камень, не прекращая зудеть. К четырем годам у меня диагностировали бронхиальную астму. Это не то заболевание, про которое снимут красивую лиричную драму с грустным концом, но от этого не менее страшно. В момент приступа горло и грудь словно сковывали все цепи мира, дыхание становилось прерывистым, а внутри рос дикий страх, что на этот раз я точно задохнусь. Помню, как все детство ходил со специальным баллончиком, который снимает приступ. Носить его необходимо было всегда, просто на всякий случай. Бывали дни, когда он и вправду был уместен. Приступы случались по разным причинам: вдохнул много пыли, поднялся по лестнице, услышал обидное слово, разбил коленку или испугался.

Астма у детей часто имеет сопутствующих товарищей, в моем случае к ней присоединилась множественная аллергия. Это название я придумал сейчас, но в записи моей детской карточки список аллергий выглядел весьма внушительно. Из-за этого я в детстве не ел все красное, желтое, сильно сладкое, жареное, жирное и еще много чего. Представили меня на детском утреннике? Да, это было жутко, у меня всегда (абсолютно всегда) было отдельное меню. Жизнь отделяла меня от других людей с самого начала. Сложно передать словами всю странность ощущений, когда видишь, что вокруг тебя люди едят практически все, но сам ты сделать этого не можешь. Именно поэтому я хорошо помню свою первую колу, помидор черри, жареную сосиску. Говорить про воспоминания о своей первой газировке тоже не менее странно, но для меня ее вкус был маленьким, но очень ярким вкраплением жизни.

На самом деле, если вдуматься и быть практичным, то аллергия была даже к месту. Денег на что-то сверх молока и хлеба нам не хватало. Не могу сказать, что мы жили в землянке, какие я наблюдал годы спустя у некоторых семей в регионах. Но было время, когда моим любимым десертом был намокший хлеб с сахаром, а укороченные джинсы я носил задолго до того, как это появилось в моде. Однажды мама сбросила мне с балкона деньги, чтобы я купил себе пирожное в магазине. Я так обрадовался и одновременно удивился, что же за праздник такой сегодня у нас. Конечно, когда я пришел домой с той самой песочной корзинкой, то удивился еще больше: в реальности мама просила купить молока. Понятия не имею, что должно было происходить в моей голове, что я перепутал такие слова, как «молоко» и «пирожное».

Попытки отыскать лучшую жизнь в нашей семье были скорее формальными. Отец ездил «на заработки» – это те самые отъезды куда-то далеко, чтобы что-то заработать. В девяностые – не редкое явление. На деле денег практически не было, как и самого отца, особенно в трудные минуты. Тогда мы жили в общежитии, принадлежащем строительной компании, в которой работал отец. Комната представляла собой буквально пару квадратных метров, фактически коробка, только с окном. К счастью, таких комнат у нас было две. В одной из них спали мы с сестрой, во второй родители. Каждая комната вмещала в себя условные спальню, кухню, гостиную и даже рабочий кабинет – для домашних заданий, конечно. Учеба в нашей семье была священной. В итоге с такой планировкой выходила практически женская сумочка, только с живыми людьми. Туалет, душ и кухня были общими на несколько семей, поэтому чисто там было не всегда. Особенно если соседи курили и выпивали, что тоже было частым делом. По праздникам коридор мог напоминать советский мультик о ежике в тумане, атмосферу задавал сигаретный дым и периодические выкрики соседей.

Однажды отец уволился. Точнее, мне так сказали. На самом деле, он просто прогулял рабочий день, за что его выгнали, но об этом я узнал чуточку позже. В результате нам пригрозили выселением. Представьте мою маму – миниатюрную хрупкую женщину метр пятьдесят с двумя маленькими детьми на руках, которую просто выгоняют на улицу. Нет, это не пересказ дешевого кино, это мое детство. Матери пришлось устроиться в эту же компанию дворником, чтобы, во‑первых, хоть как-то кормить семью, во‑вторых, сделать так, чтобы мы числились в компании, владеющей общежитием. Это была ее третья параллельная работа вместе с той, что она делала по дому. Несмотря на нехватку денег, мама всегда старалась придумать что-то с едой: смешивала каши с овощами, пекла булочки из прокисшего молока, готовила супы из остатков мяса. Было время, когда мы брали еду в долг, но мы все равно не ели колбас, не питались яйцами или магазинными пельменями, мама готовила вкусно и сытно, а на каждый праздник всегда готовила сногсшибательные торты (что делает до сих пор). Это от нее у меня осталась привычка не выбрасывать ничего из холодильника и, если что-то портится, то мгновенно приготовить микс из всего и сразу для полноты вкуса.

К сожалению, картина не будет полной, если не расскажу о школе. Это был мой личный ад. С 5 по 9 класс я пережил сильную травлю. Каждое утро, каждую перемену, каждый урок на протяжении пяти лет меня дразнили, унижали, оскорбляли и иногда избивали. Я был самый высокий в классе, но защитить себя не мог. Меня так поглощал ужас, что я замирал и ждал. Не было ни дня, чтобы я провел в школе спокойно. Это видели учителя, это видела администрация, я просил помощи, но никто ничего не сделал. Когда люди говорят, что необходимо просто дать отпор, никто не учитывает,