Технофеодализм - Янис Варуфакис

нельзя пролить ни за какие деньги. И вообще — любая попытка оплатить подобное сведет всё на нет. А любой начальник, который попытается подсчитать, оценить и превратить опытный труд в товар, будет звучать как идиот, призывая «работайте вдохновенно!».

То, что я называю опытным трудом, ту часть, которой невозможно торговать, Маркс называл просто трудом. А то, что я называю товарным трудом, Маркс определил как рабочую силу. Но идея одна и та же: «То, что продает рабочий, не является непосредственно его трудом, а является его рабочей силой, которую он передает во временное распоряжение капиталиста» [5]. Представьте себе мою радость, когда я обнаружил, что, основываясь на двух природах труда, Маркс создал целую теорию капитализма.

Именно в этом и кроется секрет капитализма: не поддающиеся переводу в категорию товара пот, усилия, вдохновение, добрая воля, забота и слезы работников — это то, что вдыхает меновую ценность в товары, которые работодатели затем сбывают жаждущим клиентам, это то, что на самом деле делает желанными новое здание, популярный ресторан или хорошую школу.

Можно возразить, что есть много производств, заполненных безрадостными, лишенными всякого вдохновения, похожими на роботов рабочими, производящими консервные банки или гаджеты, стоимость которых превышает траты на зарплату этих рабочих. Правда. Но это происходит только потому, что работодатели не могут купить усилия, прилагаемые неквалифицированными работниками физического труда. Они могут купить только их время, в течение которого всеми возможными способами принуждают их к тяжелому труду и выжимают из них пот. Суть в том, что этот пот синего воротничка, как и талант наемного архитектора, невозможно прямо купить или продать. В этом-то и состоит тайная сила работодателей: чтобы извлечь излишек из высококвалифицированной или не вдохновляющей, повторяющейся, роботизированной работы, они должны оплачивать время своих работников (товарная работа), но не могут купить их пот или талант (опытный труд).

Можно подумать, что работодателей крайне раздражает тот факт, что они не могут просто купить момент озарения архитектора, спонтанную улыбку официанта, слезу учителя, без которых работа сотрудников не представляет особой ценности. Напротив, работодатели напоминают покупателя, который купил пиджак за тысячу долларов и обнаружил, что в его подкладке зашито две тысячи долларов. И действительно, если они не находят ее, то разоряются!

Когда я впервые столкнулся с этим разоблачением секрета капитализма, оно показалось мне восхитительным: подумать только, капиталисты обязаны своей прибылью неспособности, невозможности напрямую покупать опытный труд. И всё же какое благо — страдать от такой неспособности! Ведь в конечном счете именно они кладут себе в карман разницу между меновой ценностью, которую они платят работникам в обмен на их товарный труд (заработную плату), и меновой ценностью товаров, созданных благодаря их опытному труду. Другими словами, двойственная природа труда — это то, что порождает прибыль.

Не только труд имеет двойственную природу. И сегодня, и во время моего взросления доминирует пропаганда, согласно которой прибыль — это цена или вознаграждение за обладание некой субстанцией, называющейся «капитал», и что люди, у которых есть «капитал» — например, инструменты, сырье, деньги и всё, что может быть использовано для производства продаваемых товаров, — получают прибыль, используя его, так же как рабочий получает заработную плату, используя свой труд. Но вывод о том, что прибыль является результатом противоречивой двойственной природы труда, заставил меня отвергнуть и это представление. Опять же, еще до того, как я прочитал Маркса, и благодаря вниманию к тому, что рассказывали мне мама и папа, чем больше я думал о капитале, тем больше убеждался, что, как свет и труд, он также имеет двойственную природу.

Первая — товарный капитал, например, удочка, трактор, сервер компании или любой товар, который производится для использования в производстве других товаров. Однако вторая природа капитала не имеет ничего общего с товаром. Предположим, я обнаружил, что владею инструментами, которые нужны вам для производства вещей, жизненно необходимых для вашего выживания и выживания вашей семьи, например, вышеупомянутыми удочкой, трактором, сервером. Внезапно я обрел власть над вами: я могу заставлять вас делать что-то, например работать на меня, в обмен на использование моих инструментов. Короче говоря, капитал — это и вещь (товарный капитал), и сила (власть капитала) — точно так же, как труд делится на товарный и опытный.

К тому времени, как я начал читать Маркса, я не мог не смотреть на его слова через призму маминого разочарования своей работой и папиного вдохновения открытиями великого физика ХХ века. Как бы я ни был восхищен той двойственностью, которую сам обнаружил, в глубине души меня мучил вопрос, что бы сказал Эйнштейн о моих диких экстраполяциях — от его теории о природе света, или, скорее, от моего примитивного ее понимания, к сущности капитализма. Может быть, мой отец непреднамеренно исказил Эйнштейна, заставив мое воображение пройти по касательной, благодаря ненадежной и, возможно, ложной метафоре?

Много лет спустя я случайно наткнулся на такое предложение, написанное самим Эйнштейном: «Важно понимать, что даже в теории оплата труда рабочего не определяется стоимостью его продукта». Оно появилось в статье под названием «Почему социализм?», опубликованной в мае 1949 года. Прочитав ее, я вздохнул с облегчением. Нет, в конце концов, я всё же не слишком вольно интерпретировал открытия Эйнштейна. Он тоже считал, что сущность капитализма заключается в несовместимой двойственности природы труда.

Столь же странное введение в природу денег. Дядя Альберт, как отец иногда называл Эйнштейна, не закончил мое образование в области капитализма. Открыв мне глаза на двойственную природу труда и капитала, он направил меня к двойственной природе денег еще более окольными путями при участии некоего Джона Мейнарда Кейнса.

В 1905 году двадцатишестилетний Эйнштейн нашел в себе смелость заявить глубоко скептически настроенному миру, что свет — это непрерывное поле волн, состоящее из вещей, подобных частиц, и, более того, что энергия и материя — это, по сути, одна «вещь», связанная самым известным уравнением в истории: E = mc2 (то есть содержание энергии в теле равно его массе, умноженной на скорость света, умноженную на себя). Десять лет спустя Эйнштейн расширил специальную теорию относительности, чтобы прояснить одну из величайших загадок — гравитацию.

Получившаяся в результате общая теория относительности была не для слабонервных. Чтобы понять ее, нужно было сначала принять образ мышления, который отвергает то, что говорят нам наши органы чувств. Если вы хотите понять гравитацию, объяснял Эйнштейн, вам нужно перестать думать о пространстве как о коробке, в которой находится вселенная. Материя и энергия, действуя как единое целое, формируют контуры пространства и определяют течение времени. Единственный способ понять пространство и время, или материю и энергию, — это представить их как партнеров, заключивших друг друга в самые интимные, самые неразрывные объятия. Гравитация — это то, что мы чувствуем, когда проходим кратчайшим путем через это четырехмерное пространство-время.

Неудивительно, что нашему мозгу трудно постичь реальность, которую рисует общая теория относительности Эйнштейна. Мы эволюционировали на поверхности планеты, которая ничтожно мала по сравнению со всей Вселенной. В нашем ограниченном мире мы можем прекрасно обойтись полезными иллюзиями от наших органов чувств: например, убеждением, что трава зеленая, что существуют прямые линии или что время постоянно и независимо от нашего движения. Эти убеждения ложны, но всё же полезны в той мере, в какой они позволяют нашим архитекторам проектировать безопасные здания, а нашим часам — координировать наши встречи в заранее согласованные моменты времени. Каждый раз при игре в бильярд, ударяя кием по цветному шару, мы убеждаемся в наличии четкой причинно-следственной связи. Но если бы мы полагались на эти иллюзии при путешествии за пределы нашей планеты, в макрокосм, мы бы буквально потерялись в пространстве. Точно так же, когда мы всматриваемся в мир субатомных частиц, из которых состоит наше собственное тело