Метафизика возникновения новизны - Иван Андреянович Филатов

не обремененное логическими «предрассудками» (то есть правилами), наоборот, способно взаимосочетать как угодно, казалось бы, не сочетаемые объекты (и их свойства) – лишь бы взаимосочетания эти или взаимосвязи имели смысл и ценность для самого человека. Вне человека они просто абсурдны. Сознание, конечно, может насильственно взаимосочетать объекты алогичными связями, но такие объекты не будут обладать ни смыслом, ни ценностью. В лучшем случае они будут иметь художественную ценность: кентавр, единорог, амазонки и т. д.

«Умные» вещи древних греков

Если

«устойчивой мыслью греков была мысль о существовании особой категории явлений, где умное и истинное явлено самим составом явления»19,

то почему бы нам не предположить, что под этим «умным и истинным» греки подразумевали явление интуитивных или инсайтных идей в их сознание. Данный источник является единственным в своем роде, благодаря которому у греков вообще могла зародиться мысль об «умных» вещах: космос, душа, число, полис, ум, прекрасное, истина, справедливость, сущее и т. д. Прежде чем что-либо предположить («умные» вещи) необходимо было, если не понять, то хотя бы сначала прочувствовать на самих себе, что собой представляют «умные» вещи. А прочувствовать их можно, в том числе и испытанием интеллектуального чувства удовольствия-удивления от понимания самой сути тех идей, которые внезапно являются в наше сознание. И как тут не вспомнить о справедливости классической формулы сенсуализма: «нет ничего в разуме, чего не было бы прежде в ощущениях».

Интуиция и инсайт как путь к «самим вещам» (Гуссерль)

Инсайт (интуиция) – это непосредственное интеллектуальное созерцание действительности, это, как верно подметил Гете, «откровение, развивающееся изнутри человека». А откровение всегда внезапно и выступает оно либо в виде поражающего наше сознание инсайта, либо в форме гораздо менее заметной интуиции, открывающим нам некую доселе неизвестную тайну, облеченную в форму объективной идеи. В процессе же последующего, гораздо более длительного по времени созерцания, добытая нашим бессознательным идея в процессе ее осмысления разворачивается в мысль-Истину. Но эта мысль должна полностью соответствовать тому, что явилось в самом акте инсайта или интуиции, а не тому, что может быть привнесено нами под давлением того, что мы ранее уже знали о предмете нашего размышления. И в этом, скорее всего, заключены посыл к тому и намек на то, что Гуссерль назвал феноменологической редукцией и возвратом к «самим вещам», «вещам», увиденным не столько в своей форме, сколько в своей сути. Суть идеальна, она первее и главнее формы, она уникальна и оригинальна. Форма же, как правило, не всегда способна «точь-в-точь» соответствовать сути. Между ними всегда «зазор», определяемый талантом мыслителя не только генерировать четкие идеи, но и выражать их сути как можно с меньшим «зазором», то есть, как можно более точно.

Вот здесь-то в процессе согласования формы выражения с той сутью, которой она должна соответствовать, то есть на арене созерцания и развертывания смысла идеи, разыгрывается сама драма, в которой Истина не на жизнь, а насмерть – подобно окруженному спартанцу – борется с наступающими со всех сторон закоснелыми догмами и ходячими мнениями, преднамеренной ложью и общественной идеологией, этическим конформизмом и духовной леностью, откровенным заблуждением и всесильным забвением.

Удовольствие как маркер интуиции и инсайта

Согласно Бергсону, интуиция – это

«…род интеллектуальной симпатии, путем которой переносятся внутрь предмета, чтобы слиться с тем, что есть в нем единственного и, следовательно, невыразимого»20.

И раз «интеллектуальная симпатия» предполагает возникновение, по крайней мере, каких-либо положительных чувств, то можно предположить, что она есть не что иное как интеллектуальное чувство удовольствия, но удовольствия не столько от слияния с тем «невыразимым» и оригинальным, что находится в предмете, сколько от понимания тех новых взаимосвязей, в которых находится предмет с другими предметами. Понимание «невыразимого» – это и есть интеллектуальное слияние с ним.

Понимание же того, что нам уже известно, никак не может ни возбудить нашу симпатию, ни вызвать чувства удовольствия как, положим, «повторное» понимание сути закона Ома, – которая нам уже известна – вряд ли заставит нас испытать чувство удовольствия. Так же этого удовольствия мы не испытаем, если впервые будем постигать (понимать) этот закон в процессе обучения. Но мы бы непременно испытали это чувство, если бы однажды его суть впервые открылась нам самим, как она однажды когда-то открылась его открывателю-создателю.

Условие эффективности иррационального мышления

Не вдаваясь в подробности понимания интуиции Дж. Сантаяной, а только используя его образ, можно согласиться с ним в том, что все

«…сущности являются зерном для помола на мельнице интуиции…»21.

Правда, интуиция – это не непрерывно работающий агрегат, перерабатывающий все, что в него ни попало: интуиция обрабатывает в основном только то, что являлось когда-то и является сейчас предметом пристального внимания нашего сознания на протяжении какого-то длительного промежутка времени. И этого времени должно быть вполне достаточно для прочного усвоения соответствующего знания на сознательном уровне. Прочность усвоения «старого» знания и многогранность наших познаний – вот что является одним из критериев создания (обнаружения, «понимания») нового знания. Потому вполне понятен призыв Гуго Сен-Викторского: «Учись всему, потом узнаешь, что ничто не лишнее» или «Изучай все! Позже ты увидишь: ничто не лишне». (Цит. по Кр. фил. Энц. –М.: Изд. гр. «Прогресс» – «Энциклопедия», 1994. С. 119). Так что, несмотря на то, что усвоение знания на этапе его приобретения и сознательной обработки – это процесс постепенный и длительный, иррациональный этап обработки знания, по крайней мере, в своей завершающей стадии, носит спонтанно-дискретный характер.

Без-рассудность интуиции.

Интуиция – то же самое можно отнести и к инсайту – без-рассудна, она умозаключение нашего бессознательного, то умозаключение, которое явилось в наше сознание в готовом виде, но не предъявило «истории» своего возникновения. А эта «история», как мы знаем, складывалась – да так и не сложилась! – в процессе рефлексии-1. Вот мы и занимаемся созданием этой «истории» в процессе так называемого созерцания (рефлексия-11), то есть в процессе развертывания – в обратном порядке – явившегося нам в целостном (но свернутом) виде смысла. Потому что смысл в свернутом виде невыразим, а потому и не передаваем. Раскрывая его и фиксируя в словах-символах нашего языка, мы делаем его понятным не только для самих себя, но и для всех тех, кому понятен этот язык.

Пример инсайта как внезапного обнаружения взаимосвязи

между объектами

Одним из ярких примеров инсайта можно привести описанную в литературе эмоционально-эйфорическую реакцию слепоглухонемой Элен Келлер на поток воды через ее ладонь22. А испытала она ее в тот момент, когда однажды поняла наличие однозначной взаимосвязи между знаковым обозначением вещи («вода» по ручной азбуке)