Бомба из прошлого - Джеральд Сеймур

— Яшкин…

— Да?

— Вот мы поехали куда-нибудь… втроем… ты с женой и я… Отдыхаем на бережку, потягиваем пиво…

— И что?

— Как думаешь, за нами придут?

Он едва не задохнулся, потом все же прохрипел:

— Не знаю.

— Может, попытаются отравить? Или наймут киллера, чтобы тот пристрелил нас? А может, подвесят бомбу под машину? Понимаю, ты не знаешь, но как думаешь?

— Не знаю и не думаю. И вот что, дружище, держи покрепче, а то вся тяжесть приходится на меня. С какой стати я должен все делать? — Яшкин выругался, провалившись в глубокую колдобину. Воды здесь было чуть ли не по пояс, а бомба тянула дальше, где было еще глубже. Моленкову повезло, и он стоял над другом, изо всех сил стараясь удержать груз.

— Ну что ты там застрял? Вылезай. Какой неловкий.

— Я потерял… черт…

— Что ты потерял?

— Ботинок.

— Как это? — Моленков ухмыльнулся. — Потерял? Посмотри хорошенько, он наверняка на месте.

Яшкин вылез из ямы. С каким удовольствием он врезал бы Моленкову по физиономии. Он даже сжал кулак. Но сдержался. Посмотрел вниз. Нога превратилась во что-то бесформенное, замерзшее, черное. По поверхности лужи пробежала рябь. Темная вода стыла в тусклом лунном свете. Жадная грязь схватила его ботинок, стащила и засосала. Где его искать? Яшкин едва не расплакался от обиды. Лужа была большая, метра два в длину, метр в ширину и примерно только же в глубину. Он выругался. Лезть туда снова? Шарить в грязи? Чтобы поскользнуться и упасть?

— Ботинок где-то там, но я уже вряд ли его найду.

Он запрыгал на одной ноге, стараясь не ступать на землю другой, на которой остался только мокрый, перепачканный грязью носок. Но все оказалось не так уж страшно. Землю укрывала мягкая подстилка из прелых листьев, иголок и мелких веток. С каждым шагом он ступал все увереннее, смелее. Груз уже не несли, его волокли по земле, не обращая внимания на рытвины.

Моленков снова завел старую песню о море, пляже, солнце и пиве, но Яшкин не слушал. За хриплым дыханием, стонами, охами, завыванием ветра и треском веток он различал другой звук. Далекий, но ровный, похожий на настойчивый шепот. Он слушал и чувствовал, как поднимается гордость, как уходит усталость. Он уже не вспоминал про потерянный ботинок и только прибавлял шаг, заставляя и Моленкова пошевеливаться, таща его за собой.

— Я слышу, — сказал он тихо. — Наконец-то. Это голос большой реки. Друг мой, мы у цели. У нас получилось. Скоро, может быть, через полчаса, ты получишь свои полмиллиона долларов и сможешь поехать, куда только пожелаешь. Река уже близко. Буг рядом.

* * *

Виктор увидел их первым.

Они прошли через открытое пространство там, где ветер повалил несколько деревьев, и попали под лунный свет. Двое шли вместе и один сзади, в нескольких метрах от них, ближе к берегу.

Виктор стоял в конце их короткой цепочки. Выше по течению стоял Михаил, дальше Гольдман и еще дальше Вайсберг и тот ублюдок, чужак.

Их разделяло метров пятьдесят, не больше. Тот, что шел ближе к воде, двигался ловчее других и не вылезал на свет. Его товарищи, похоже, не вполне освоили искусство перемещения по пересеченной местности. Виктор напряг память. Конечно, в Варшаве, в Старом городе, на мостовых и тротуарах, они чувствовали себя увереннее. И там каждый работал в одиночку. Виктор не мог рассмотреть их лиц, не видел, как они одеты, но не сомневался, что будь света побольше, он узнал бы их. Он наверняка видел их в Старом городе, когда они проходили через «горлышко».

Виктор в полной мере освоил искусство наблюдения и мог оценить степень профессионализма.

Они не видели его. Он стоял за березой. За спиной у него лежала небольшая, залитая призрачным лунным светом полянка. Виктор вышел из укрытия на свет. Он помнил случай из собственной практики. Помнил, что сделал инструктор, когда его товарищ провалил упражнение на скрытный подход. Помнил, как тот прятал потом глаза от унижения. Двое замерли, третьего видно не было. Виктор уже не сомневался, что их держали под колпаком с самого начала, еще от Хитроу. Ладно, месть подождет; она, как любовь и хорошая еда, не терпит спешки. У него еще будет время все обдумать.

Он смотрел на них. Они смотрели на него.

Момент превосходства.

Губы сами расползлись в усмешке. Жаль только, что света недостаточно и нельзя разглядеть их физиономии. Жаль, нет фонарика. Ну да ладно. Виктор сделал ровно то же самое, что сделал инструктор на курсах контрнаблюдения под Новосибирском. Он представил их шок, изумление и стыд.

Виктор помахал им. Не картинно, без выпендрежа. Просто поднял руку и помахал.

* * *

Человек исчез.

Эдриана трясло. Ничего подобного с ним никогда еще не случалось, и справиться с этим он не мог.

Люди наверху постоянно твердили им одно и то же: «Если операция достигла той точки, за которой вас расшифруют, уходите».

Они с Деннисом прошли эту точку и даже не заметили. Их расшифровали.

Другая профессиональная заповедь гласила: «Есть так называемые пожарные зарубки, от одного до десяти. Десятка означает, что ты обнаружен. Сгорел».

Их раскрыли. Стрелка уперлась в «десятку», и они облажались.

Человек, стоявший на освещенной луной полянке, был, похоже, Виктором. Бывшим кагэбэшником. Помахав им, он выразил свое презрение.

Говоря о «стерильных зонах», «контроле», «уводе», профессионалы высшей марки — а Эдриан и Деннис относили себя к таковым, — всегда демонстрировали полную уверенность. Но каждая лекция, каждый инструктаж неизменно заканчивались таким напоминанием: «Самый страшный момент для каждого агента-наблюдателя — и страшнее нет ничего — это когда „объект“ смотрит вам в глаза и делает ручкой».

Они оба считали себя серьезными людьми и не привыкли к поражениям. Эдриан обхватил себя руками, но дрожь не унималась.

— Ты видел?

— Видел, — шепнул ему на ухо Деннис. — Мы раскрыты.

— Что будем делать?

— Продолжать нет смысла. Я просто разбит. Со мной такого не случалось. Двадцать лет службы и вот… Будь на моем месте какой-нибудь мальчишка, я бы его наизнанку вывернул.

— Понимаю. Со мной это тоже впервые. Чувствую себя полным идиотом. Это катастрофа. Или у тебя есть определение получше?

— Он сейчас может быть где угодно. И они теперь настороже. Что делать? Придется доложить шефу. Признаться. Он принимает решения. Скажем все как есть. Где они, мы не знаем.

— То есть мы их потеряли? И груз тоже?

— У тебя есть идеи лучше?

Луна ушла, и место, откуда несколько минут назад им сделали ручкой, уже накрыла плотная завеса тьмы. Остался ли он где-то неподалеку или ушел на сотню ярдов в сторону, они не знали. Скорее всего, русский был при оружии. Наверняка вооружены были и другие, Михаил и Ройвен Вайсберг. Возможно, судя по тому, что говорил об агенте Шринкс, и Кэррик тоже. Они прислушались. Где-то близко шумела река, стонал ветер. Оставив на берегу Стрелка, два неудачника повернули назад — пусть решение принимает Лоусон.