Афганский транзит - Александр Щелоков

Локтев потряс головой, стараясь прогнать туман и избавиться от черных мух, плывших в глазах. Потом вытер ладонью струйку крови, протекшую из уголка рта со слюной, и внимательно оглядел свою руку.

– За что? – спросил он удивленно, обращаясь к Макхаму. – За что, зараза?

Тот стоял рядом, раздвинув широко ноги, и зло глядел на напарника.

– Ты чем занялся, Витя? – спросил Махкам и сверкнул глазами. – Надел новый пояс на голое брюхо и решил удивить людей своим богатством?

– Чем я занялся?! – злясь, воскликнул Локтев.

Махкам что-то сказал пехлевану. Тот отошел, взял со столика, стоявшего у дверей, газетный сверток, разодрал его, вынул и протянул Махкаму металлический шприц. Такими набивают смазку в масленки автомобиля.

– Твой? – спросил Махкам.

Локтев узнал шприц, но признавать его своим не торопился.

– Кто знает, – сказал он неопределенно. – Все железки одинаковы. Может, ты мне чужой подсунуть хочешь?

– Тогда я возьму себе, – предложил Махкам. – Хуб?

– Ну, ты паразит, Махкамка! Зараза! – Локтев мгновенно окрысился. – Друг-друг, а в лапоть, мне навалил кучу. Не ожидал от тебя!

– Покажи, что там внутри, – сказал Махкаму бородатый чалмач, до той поры загадочно молчавший.

– Амер Мирза Джалад Хан велит показать, что внутри. Ты понял, сука? Конец тебе теперь.

Локтев хотел перехватить руку Махкама, державшую шприц, но пехлеван зло оттолкнул его ногой, пнув в бок.

– Сиди, – сказал Махкам. – Не будешь рыпаться, может, простят.

Он присел на корточки, расстелил на полу газету, отвинтил головку шприца и стал поршнем выталкивать содержимое на бумагу. Сначала на нее шмякнулся янтарный сгусток тавота, затем наружу пополз серый плотный стержень, завернутый в полиэтиленовую пленку. Махкам подхватил его и вынул. Внимательно разглядел. Приложил правую руку к груди, а на открытой левой ладони с полупоклоном протянул афганцу.

– Апим, амер, – сказал он, передавая стержень. И перевел Локтеву: – Опиум это, Витя.

– Будете бить? – спросил Локтев. Он уже понял, в какую переделку попал, и догадывался, что сопротивляться в этом хлеву ему не дадут.

Махкам перевел вопрос афганцу. Тот помолчал, поджав губы. Подумал, полузакрыв глаза. Потом поглядел на Локтева и смачно сплюнул прямо на пол. Сказал несколько слов, обращаясь к Махкаму. И снова сплюнул.

– Он говорит, – перевел Махкам, – какая честь тебя бить, если у тебя барабан на боку.

Локтев облизал губы быстрым движением языка, будто плеснул змеиным жалом.

– Какой барабан? – спросил он непонимающе.

– Э-э! – сказал Махкам и широко оскалился. – Это Европа барабанщиков уважает. Джаз-маз. А здесь, кто барабанит – последний человек. Его ударить стыдно – руку испачкаешь. Понял?

– Понял, – сказал Локтев. – Значит, зарежут.

– Это ты угадал, Витя, – сказал Махкам и засмеялся ехидно.

– Чего уж тут не угадать, – мрачно заметил Локтев. – Вон у него морда какая. Бандит твой амер. Сразу видно.

– Э, Локоть, замолчи! – Махкам даже замахнулся. – Знаешь, как у нас говорят? Хочешь нажить беду, дружи с дураком. Зачем я с тобой связался? Ты что здесь говоришь? Если он поймет, нам обоим крышка. Они непослушных не любят. Ты давай, не крути задом – не гулящая баба. Пойми, дурак, выбора у тебя нет: спереди обрыв, сзади – тигр. А ты ему зубы скалишь.

Локтев рукавом вытер, вспотевшее лицо, кряхтя, поднялся с пола. Мирза Джалад Хан, сидевший молча с лицом, не выражавшим эмоций, подал голос:

– Долго вы будете болтать? – спросил он Махкама.

Тот приложил руку к груди и поклонился.

– Барабанщик, уважаемый амер, и есть барабанщик. Слеп на один глаз, ко всему второй рукой прикрывает.

– Объясни ему все. Не поймет тебя, Паланг ему втолкует, – амер кивнул в сторону пехлевана. Тот мотнул головой в знак согласия.

Амер поднялся и неторопливо вышел из комнаты. Вслед за ним удалился и пехлеван.

– Амер Мирза Джалад Хан оставил тебя мне на поруки, – сказал Махкам. – Он надеется, что ты поймешь и будешь вести себя правильно. Сейчас еду принесут. Амер нас угощает.

– В чем я должен вести себя правильно? – спросил Локтев, злясь. Гроза, как он понял, миновала, и обычное упрямство возвращалось к нему.

– Ты не знаешь, да? – в свою очередь вспылил Махкам. – Скажи, ты от меня сколько получал в месяц? Двести? Да, Витя, ты получал двести. Чистыми. Без вычетов. И сколько времени ты их получал? Да, Витя, целый год. Ни за что получал. Одно условие тебе ставили: быть всюду примером. Ударником коммунистического труда. Не нарушать дисциплину. Не возить контрабанду. Ходить в народную дружину. Было такое условие, Локоть? Было. Кто тебе платил?

– Ты платил. Ну и что? Я думал, глаза мне замыливаешь, чтобы я на твои штучки не обращал внимания.

– Ах, какой умный! Мои штучки! Ты их видел? А потом, как ты думаешь, я тебе свои деньги отдавал? Не прикидывал? Считал, что Махкам шах-ин-шах? У него золота куры не клюют? Деньги в сундуках? Так считал? Нет, Витя, не я тебе платил. Хорошие люди на тебя свои гроши тратили. Амер Мирза Джалад Хан. Его друзья. И ты брал, ни разу не отказался. Значит, обязывался соблюдать условия. Быть ударником. Не возить контрабанду. Потом все взял и нарушил. Теперь ты у них в долгу. Верно? У кого ты опиум зацепил? Кому передать хотел?

Локтев потер загорелую лысину, покрытую блестками пота.

– Ты-то, Махкамка, чего волнуешься? Будто тебе больше всех надо. Вот вернусь из рейса, возьму свои гроши и рвану в другие края. Хрен меня отыщут на Руси Великой. Ты меня не видел, я – тебя. Все шито-крыто.

Вошел мальчик с блюдом плова. Они замолчали. Мальчик поставил блюдо на ковер, поклонился и вышел.

– Не, бери на себя грех, Витя, – сказал Махкам вразумляюще, когда дверь прикрылась. – Они отыщут даже под землей.

Он по-хозяйски присел к блюду, жестом показал Локтеву место рядом с собой.

– Садись, Витя. Мужское дело требует хорошей пищи. Сытый умнее голодного. А ты сейчас голодный. Потому думаешь глупо. Еще глупее поступаешь. Маленький был – сам ходил. Вырос – норовишь, чтобы тебя другие везли. Какой ты хитрый! Только ты их здесь плохо знаешь. А они знают и меня и тебя. Над этим ты думал? Польется на тебя кипяток, меня обожжет тоже. Поэтому, Витя, я тебя сам зарежу. Этой вот рукой. Чик – и все!

Махкам потряс пальцами над блюдом, потом опустил их на плов, сложенный островерхой горкой, зацепил добрую порцию риса и отправил ее прямо в рот.

– Не я тебя убью, другие найдутся. Как говорят, корова одна, мясников – много. И никто по тебе плакать не будет. Смерть осла – праздник волкам. Давай ешь!

Локтев не обратил внимания на его приглашение и двинулся к выходу.