Закон - тайга - Эльмира Нетесова

— Не гонорись, Шмель, коль сам по уши в дерьме, молчи о других! Тебе ли рот открывать? — возмущался старший охраны.

— Меня не интересует Шмель. Мы не о нем говорим. Давайте не подменять предмет спора, — перебил Андрей Кондратьевич.

— И что касается изгнанного вами, тоже скажу. Под пытками и не такие, как он, ломались. Под угрозой расправы с семьей немногие устояли. Добровольно доносы не всяк писать будет. И если бы этот был любителем кляуз — не загремел бы в тюрьму. Значит, отказался чью-то судьбу сломать, имя изгадить. Говорю о том не впустую. Может, и есть на нем грех. Но искупил он его своими муками. Кого-то не стал клеймить, своею жизнью его прикрыл. Умирал, а не поддался. А если и оступился, своею кровью смыл вину…

— А скольких предал? Им от того не легче, что потом осознал. Вы спросили бы семьи тех людей, кто в тюрьмах по его доносам погибли. Простят онц его? — прищурился Андрей Кондратьевич.

— Стоп, святое возмущение! Зачем же горячиться? А вы не голосовали на собраниях за признание своих командиров врагами народа? Вы не отправляли людей в зоны прямо с передовой? Ведь вы не можете отрицать, что участвовали в этом? А если и нет, то знали и не вступились! Смолчали. А разве это не то же самое? Сколько ваших солдат и офицеров из боя не домой, в зоны поехали? А ну-ка, вспомните, правдолюбцы и чест- няги! Почему вы их не защитили? Иль слабо было! За себя боялись? Солдат отнял у немца аккордеон! А вы у него — жизнь. Забыв, что все четыре года не вы, а он вас в бою прикрывал! Не вы, а он войну выиграл и победил. А вы его наградили — сроком! Отдали трибунальщикам, особистам! Смолчали! Вы все трусы! Но этот — признался в своем дерьме, а вы прячете.

— Я никого не отдавал под суд. А если кто-то и подзалетел за свою шкоду, так поделом! Я мародеров не брал под защиту! И тех, кто за тряпки готов был пойти на преступление, не прятал! — повысил голос Андрей Кондратьевич.

— Сколько ваших солдат по зонам мучаются! Их командиры туда загнали. Не этот. А такие, как вы! Уж мне ль не знать, сколько жизней и судеб вами искалечено. Для этого не обязательно строчить донос. Достаточно было молчания, равнодушия, они — согласие! — настаивал Лавров.

— На моей совести пятен нет! И ваши сентенции ко мне не относятся! — вспылил Андрей Кондратьевич.

— Нельзя, гражданин начальник, искупить своею кровью вину за тех, кого продал! Такое не искупить, не смыть. Мы понимаем это хорошо. У меня, к примеру, никто в зону не ушел. Имелись погибшие. Но это — война. А живые — живут. И солдаты, и офицеры. Я за всех один отмучаюсь. И не надо нас вразумлять. Мы войну прошли. И цену подлости знаем на собственной шкуре. Не спорю, может, эта сволочь — не самый гнусный на земле. Но от того не легче, лишь тошно, что война лучших у жизни отняла, а дерьмо не сумела все убрать. И нам о том забывать нельзя. Не стоит закрывать глаза на правду, — сказал Трофимыч.

— Я часто слушал вас вечерами. Знаю не только со слов, кто из вас за что срок получил. Считал всех страдальцами. Может, время и докажет вашу невиновность. Но… Мое мнение о вас изменилось. К сожалению, не в лучшую сторону, — бросил папиросу в костер старший охраны.

— И что тому причиной? — поинтересовался один из новичков.

— Вас привезли сюда полуживыми. Не нужно было много усилий прикладывать, чтоб окончательно сломать вас. Вы перестали быть личностями. И пожелай любой мордоворот, вы не только друг на друга, а и на самых близких наклепали бы. Потому что в состоянии психического, нервного стресса человек не может поручиться за себя. Загнанный в угол, он — существо, а не личность. И об этом нельзя забывать.

— Я тоже через все прошел. Сдыхал, откачивали. И снова били. Да так, что небо с носовой платок казалось. Многое требовали. Из того, о чем вы говорили. А я не согласился оклеветать порядочного человека. И он — на свободе. Жив, — возмутился один из новых.

— Вас щадили! Поверьте моему слову. Уж если б захотели, вы бы и на родную мать написали, — отмахнулся Лавров и продолжил: — Не таких, как вы, ломали. Покрепче орешки были! Но силы человеческие не беспредельны. И я, и никто тех людей подлецами не считаем. Они прошли горнило. Ад при жизни. И если сумели чудом выжить сами, то это уже подвиг.

— И какова же цена такой жизни, по-вашему? — не выдержал Андрей Кондратьевич.

— Не ниже фронтовой. Заставить себя жить после стольких мук и унижений, поднять себя из нйчего могут только крепкие натуры. Случалось, накладывали руки на себя, не стерпев морального разлада и физического истощения. Бывало, сходили с ума. Видел, как выжившие опускались ниже подонков. До конца жизни оставались в стукачах, в шестерках, становились пи- дерами. Этот — сберег себя. Где-то надломился. Но сумел себя пересилить и подняться. На такое большое мужество надо! Человеческое лицо в тюрьме не просто сохранить. А этот — не хуже вас! — встал Лавров.

— Подлый фраер! Стукач, — прохрипел Шмель.

— Отбой! Живо по палаткам! — не сдержался Лавров, ставший снова старшим охраны.

Наутро новички узнали новость от приехавшего из Трудового Ефремова: арестован Берия…

Лавров ничего не сказал Ефремову о вчерашнем дне. И тот уехал в село спокойным.

На следующий день старший охраны предупредил новичков, что завтра отправит их на работу вместе с бригадой Трофи- мыча.

— Обрубать сучья будете. Ветки на кучи складывать. Короче, посильным делом заниматься. Так вы восстановитесь быстрее, сил наберетесь.

Новички молча согласились. И только Андрей Кондратьевич сказал веско:

— Но ту гниду с нами не отправляйте. У нас свое мнение о таких.

— Вы еще не на свободе! Не в своей квартире, чтобы мне тут распоряжения давать. С вами он пойдет! И если хоть один волос упадет с его головы, вам всем не поздоровится! Понятно? Кстати, он у вас учетчиком будет! — Лицо Лаврова побагровело.

Утром палатки опустели. Лишь Митрич деловито управлялся у костров. Около него не оставляли охрану. Разве когда требовалась помощь: воды принести, нарубить дрова. Но и это теперь делалось заранее. И старик успевал везде сам

Время шло к обеду. Дед уже снял с огня котлы. Приготовил ложки, миски. Ждал. .

Прилег у костра на прогретую землю, вздремнул немного на солнышке по-стариковски. И вдруг словно кто толкнул в бок. Подскочил. Солнца не видно. Темно. Запах дыма застилал небо. Где-то в отдалении слышались крики людей.

— Пожар в тайге! — это Митрич нутром понял.

Он услышал, как гудело в лесу пламя, набирая силу. Раскалился воздух, трудно было дышать.

— Прозевали. Не углядели. Не смогли! — сетовал старик, чуть не плача от страха.

Он оглядывался в сторону темнеющего горизонта. Беспокоился за палатки, продукты. Как теперь уберечь все это? Куда нести? Одному не одолеть. А тайга — вот она, рядом. Возьмет огонь в кольцо крохотную поляну.

Митрич испуганно топтался на полянке, ждал, чтобы хоть кто-нибудь из охранников появился, помог бы ему, старому, общее добро спасти. Вскоре услышал топот бегущих из тайги людей, крики. Старик побежал навстречу и услышал: