Десантный вариант - Александр Зубов

Кагэбэшник начал напрягать воспаленные мозги. Он не знал, что ответить. Пауза в разговоре длилась недолго. Амирджан закончил короткими отрывистыми фразами:

— Приходи на базар. На «брежневский». Понял? Я тебя найду сам. Это важно для тебя, Володя, — в телефонной трубке послышались короткие гудки.

Как по раскаленным проводам, понеслись по неровным клеткам мурашовского мозга мысли, сотканные из паники и здравого смысла: «Что делать? Идти или не идти? Что я там вчера „творил“? Ни хрена не помню. Эх, папа!.. И зачем ты меня сюда послал?! Говорил: Афган карьере здорово поможет. Поможет, как же. В Москве-то, если что, ты бы меня отмазал, товарищ генерал-майор КГБ. А тут придется вылезать из дерьма самому. А может, вбиваю себе в голову всякую муру? Что я, в самом деле? Ничего страшного. Перетрем…»

Сам себя успокаивая, старший лейтенант КГБ Владимир Мурашов стоял под душем с холодной водой, хотя определение «холодная» к воде с температурой +25 критики не выдерживало. А другой воды в Кабуле летом нет.

Через пятнадцать минут миновав КПП посольского комплекса, он уже уверенно шагал по оживленной кабульской улице. Светлый европейский костюм скрывал тщательно подогнанную «сбрую»[27]с «макаровым» в кобуре.

«Брежневский» базар в Кабуле — одно из самых опасных для шурави[28]мест в городе. Здесь можно было купить все, от опиума до чарса — дешевого наркотика, который жуют. Но главная особенность «брежневского» базара заключалась в том, что он был самым крупным черным рынком Афганистана по продаже оружия, разнообразие которого поражало. Советский автомат Калашникова «шел» здесь за сто тысяч афгани[29], карабин — за сорок тысяч, китайский вариант ППШ — за двадцать. Продавали здесь и «блики» — ночные бинокли, и чешские легкие бронежилеты, и ручные пулеметы Калашникова, и разнообразную взрывчатку, и особо любимый афганцами китайский вариант крупнокалиберного пулемета ДШК[30], и гранатометы — советский РПГ-7 и западногерманский «Лянце-2». Попадались американские автоматические винтовки М16А1 и даже китайские 60-миллиметровые минометы.

Хадовцы и не думали разбираться с торговцами оружия, тем более не пытались взять их с поличным, так как в любой момент можно было получить пулю в лоб или очередь в живот. Правда, иногда делали облавы, но только большими силами, которые всегда кончались перестрелками и взрывами. Моджахеды чувствовали себя здесь если не хозяевами, то уж точно как рыба в воде. В случае больших облав они ускользали или преображались в торговцев лепешек и других неказистых товаров. Царандой — народная милиция — был здесь лишь для проформы, а вернее всего — на стороне моджахедов.

Обо всем этом Мурашов знал по долгу службы, поэтому он осторожно двигался по торговым рядам «брежневского» базара, с опаской вглядываясь в лица встречных и торгующих афганцев. «Черт их знает, — думал старший лейтенант. — Сейчас он торговец, а ночью с автоматом в засаде где-нибудь сидит». Тем более не вызывали доверия встречающиеся сарбозы — афганские солдаты. Те насильно призывались в так называемую Народную армию, после чего тысячами с оружием в руках переходили на сторону душманов[31]. А если кто из них убьет или притащит с собой шурави, а еще лучше мушавера, то это ему — в заслугу, как выполнившему свой мусульманский долг перед Аллахом.

Мальчик лет тринадцати-четырнадцати, торговавший простой водой, с перекинутым за спину большим пузатым чайником подошел к Мурашову и, видя перед собой чужестранца, знаками предложил ему свой ходовой в Кабуле товар. Старший лейтенант не отказался. Кружка воды была для него панацеей от тяжелого похмелья и палящего зноя. Забирая пустую кружку от европейца, мальчик тихо сказал «Амирджан» и, наклонив голову, показал, что надо идти за ним.

Пройдя в густой крикливой толпе, Мурашов шагнул за своим оборванцем-проводником в дукан — торговую лавку. Хозяин дукана молча показал ему рукой на дальнюю дверь за своей спиной. Мальчишка-проводник тут же пропал. Кагэбэшник толкнул дверь, и сразу же на него хлынул поток прохлады.

В комнате без окон на ковре сидел, поджав под себя ноги по-восточному, Амирджан и потягивал чай из пиалы. Увидев Мурашова, он поднялся с напольного ковра и с широкой улыбкой пошел навстречу.

— Дус[32], как дела? — спросил он по-русски.

— Какие дела? — мрачно ответил старший лейтенант, всем своим видом показывая, что ему сейчас не до улыбок.

Кагэбэшник с интересом разглядывал внутреннюю комнату. В отличие от пыльного дукана с дешевой самодельной мебелью и странным на вид, вряд ли продаваемым товаром, она была обставлена гораздо богаче. Висели дорогие ковры, маленький столик с инкрустацией и суперсовременный светильник с кондиционером «Тошиба» смешивали восточный и западный стиль. В углу стояла последняя разработка фирмы «Сони» — моноблок с дистанционным пультом управления.

— Голова болит, Володя? Сейчас лечить будем, — продолжая улыбаться, хадовец открыл бар-холодильник и достал большую бутылку «Посольской» водки, рюмки чешского хрусталя. Из невысокого холодильника советского производства «Полюс» Амирджан извлек баночку черной икры и финский сервелат в вакуумной упаковке. Сноровисто орудуя ножом, открыл икру, свернул витую пробку на бутылке и разлил водку.

«Неплохо живет чурка», — мрачно подумал Мурашов, убедившись, что содержимое бара и холодильника соответствовало богато обставленной комнате, и также было на высоком европейском уровне.

— За что пить будем? — спросил он.

— За кино, Володя, за кино, — хитро улыбаясь, ответил Амирджан.

— Какое еще кино? — не понял Мурашов. Предчувствие плохих известий вновь зашевелилось внутри.

— За кино и нашу дружбу, — Амирджан поднял рюмку и, не чокаясь, по-русски выпил одним глотком.

«А черт с ним!» — с этой мыслью Мурашов опрокинул в себя холодную водку. Закусывая черной икрой с азиатской лепешкой, спросил хадовца: — И где это ты так пить научился?

Амирджан снова заулыбался:

— Так у вас же, у шурави. В Москве на курсах КГБ, когда квалификацию поднимал.

Этот ответ слегка успокоил, и Мурашов начал вспоминать, что читал в досье об Амирджане. Отзывы были самые положительные. Все в один голос сообщали, что он исполнителен, дисциплинирован, тщательно готовит любую, даже самую незначительную, операцию. В то же время у Амирджана было несколько выговоров от начальства за его сверхжестокость. Он мог на допросе в тюрьме, а особенно на операции в горах или в Кабуле, запросто убить душмана. ХАД терял источник информации, начальство было в гневе, но Амирджану в конце концов прощали, потому что всем было известно, что вся его семья была расстреляна душманами.