Чужое лицо - Сергей Евгеньевич Журавлев

– Стой, кто идет? Стрелять буду! – во все горло закричал он, передернул затвор, дал короткую очередь вверх и сразу рухнул плашмя за ближайшую кучу песка. В ответ с противоположной стороны раздалась бешеная стрельба не менее чем из четырех стволов. Потом прилетела первая граната, над головой просвистели пули.

«Сдурели, что ли? Мало того что граната взорвалась чуть ли не рядом со мной, так они еще и стреляют в меня», – возмутился Ивон, приподнялся, со злостью выпустил очередь и опять сразу же рухнул.

В ответ раздались возмущенные вопли и яростный ответный огонь. Видимо, африканцы тоже вошли в раж и теперь пуляли прямо по его месторасположению. Вторая граната грохнула еще ближе.

«Дело скверное. Надо спасаться!»

Ивон вспомнил навыки, полученные в схватках в Алжире, быстро перекатился за другую дюну и что есть мочи заорал:

– Тревога! Нападение на пост. Ко мне, легион!

У легионеров есть клич «ко мне, легион!». Он означает сигнал о помощи, и всякий, кто служит или когда-то служил в Иностранном легионе, об этом знает. И не важно, где он прозвучит: в бою, на улице или даже в баре, любой легионер поймет, что дела у сослуживца совсем плохи, и придет на помощь, не обращая внимания на число противников. Это закон боевого братства.

В ответ заорали: «Аллаху акбар!» – и третья граната ударилась о проволоку, отрикошетив в сторону Ивона. Взрыв оглушил его, заныло от боли плечо. Преодолевая враз ставшее ватным тело, он перекатился ближе к воронке, от которой исходил такой тошнотворный запах взрывчатки, что его невольно вырвало. Голова кружилась, руки плохо слушались, он продолжал стрелять с локтя в сторону предполагаемого нападения. По договоренности после третьего взрыва нападавшие должны были улепетывать во все лопатки. Они свою игру, вернее, имитацию, отработали, пора бежать за гонораром.

Для контузии головного мозга характерны сильные головные боли, тошнота и рвота, головокружение, амнезия, нарушение координации, глотательного рефлекса, слуха и речи, коматозное состояние – это описание признаков тяжелой контузии Икар выучил наизусть и даже немного потренировался. Сложности были с проявлением тошноты и рвоты, но он решил, что и остальных симптомов будет достаточно для врачей небольшого медпункта на базе. Здесь могли оказать, по сути, только первую помощь, а на операции и лечение отправляли в госпиталь легиона на Корсике. Вот там будет комиссия из специалистов. И там вся надежда на Камелию…

Караул прибежал на место боя довольно оперативно. Объявили тревогу по всей базе, но вскоре отменили. Рядового Дюваля доставили в медпункт, где уже ждал заспанный фельдшер. Там раненому обработали небольшие раны: ему осколками посекло кожу на плечах и голове. Больше всего врача насторожили синяки под глазами, немота легионера и неспособность передвигаться, попытки дать ему напиться заканчивались сильным кашлем. Пациент все время держался за голову, стонал, видимо, от боли, мычал, не мог сказать связно ни слова. Фельдшер срочно связался с дежурным в центральном госпитале, доложил о симптомах, выслушал рекомендации.

На следующий день его на военно-транспортном самолете «Дуглас C‐47» эвакуировали во Францию. Шарль сразу же сообщил об этом Аннет. Девушка, как и подобает невесте, быстро собралась и с пересадками отправилась вслед за женихом в госпиталь Лаверана в Марселе.

Она не стала возвращаться в комнату, которую арендовала ранее, а сняла комнату в другом районе. В тайнике ее уже ждал увесистый пакет из плотной бумаги. В нем было несколько фотографий и два листа убористого текста. Ознакомившись с информацией, Аннет сожгла инструкции в пепельнице.

Утром она пробовала навестить раненого, но к нему ее не пустили, сославшись на карантин. Лечащий врач, с которым она попросила встречу, скрывать свои опасения не стал. Пациент в плохом состоянии. Он частично пришел в себя, но самостоятельно ничего делать не может, руки и ноги плохо слушаются, постоянные головные боли. Но самое опасное, что у него пропала речь и он постоянно сворачивается в позу эмбриона. Это говорит об органическом поражении нервной системы. Ведь у него, судя по записям в медицинской карте, уже не первая контузия. Они, безусловно, сделают все возможное, пригласят опытных врачей из гражданской клиники, но прогноз неутешительный. Одним словом, врач довел невесту до слез, и она, рыдая, выбежала из госпиталя. На улице, за пределами медицинского учреждения, слезы быстро высохли, и девушка направилась по адресу бульвар Жан-Молин, 27. Там в клинике Тимоне практиковала профессор Лариса Любарская, известный специалист-невролог.

Как следовало из справки, подготовленной Центром, Любарской Лариса стала по мужу, тоже русскому эмигранту, который вместе с их единственным сыном погиб во время немецкой оккупации. Девичья фамилия ее была Зубова. Она была дочерью врангелевского полковника Зубова, отчаянно сражавшегося с красными в Гражданскую войну и бежавшего с малолетней дочерью из Крыма на одном из последних пароходов. В Севастополе в тифозном бараке находились его жена и младший сын. Их он взять с собой не мог, а остаться с семьей означало принять мученическую смерть, причем всем членам семьи независимо от возраста и пола – слишком известной фигурой был полковник. Зубов смерти не боялся – своей, но не близких. Последней каплей принятия решения об отъезде стало сообщение, что женщину с сыном уже понесли в морг. Так они уехали из России. Лариса выросла, отучилась на врача. Теперь ей оставалось только посещать местное кладбище, где покоились ее муж и сын.

Пропустить Аннет на консультацию к врачу в регистратуре отказались, но она прошла через служебный вход, прикрывшись заранее приготовленным халатом. Рабочий день заканчивался, и профессор наводила порядок в документах перед уходом. В дверь постучались, и в кабинет вошла молодая, привлекательная девушка.

– Добрый день, мадам Любарская. Разрешите отнять у вас минутку.

Врач уже хотела отправить за дверь нахальную просительницу – в том, что это очередная просительница, она не сомневалась, долгие годы врачебной практики научили разбираться в людях, – но сдержалась, так как ее удивило, как чисто незнакомка произнесла фамилию Любарская. Французы ее постоянно коверкают.

– Прием закончен. Я сегодня очень устала.

– Буквально минуту, доктор. Посмотрите на эту фотографию.

Отправляясь на свою первую, по сути, вербовку, Камелия стояла перед выбором: взывать к милосердию и использовать жалость как основной, понятный врачу аргумент, а потом подкрепить материалами из Москвы или сразу зайти «с козырей», но тогда в запасе больше ничего не останется.

– Что вы мне подсовываете?! Кто вы такая? – возмутилась пожилая женщина, но, взглянув на фотографию, мгновенно осеклась.

На снимке была простая могилка. За оградкой – деревянный православный крест. На нем надпись: «Аверьянова Татьяна Николаевна», годы жизни и под целлофаном портрет. Дату