Шрам: Легионер - Сим Симович

запас в ящиках. Гранаты проверить — чеки целы, взрыватели исправны. Бронежилет примерить — керамические пластины на месте, ремни не протёрты. Каска, наколенники, тактические очки, перчатки. Аптечка индивидуальная — бинты, жгут, морфин, антибиотики. Противомалярийные таблетки — пить ежедневно, иначе подхватишь и сдохнешь не от пули, а от паразитов.

СВД взял с собой. Винтовка стала его, личной, хотя по уставу всё оружие общее. Но никто не трогал, знали — это Шрама винтовка, трофейная, пристрелянная, проверенная боем. Вычистил до блеска, смазал, проверил оптику — крест прицела чёткий, метки дальномерные видны ясно. Патроны к ней — семьдесят штук, в подсумках. Для снайперской работы, если понадобится.

Андрей — очкарик из русскоязычной семёрки — подошёл вечером перед вылетом, сел рядом на койке. Молчал минуту, потом сказал тихо по-русски:

— Страшно, если честно. Слышал про Мали. Там жёстко. Без пощады режут, пленных не берут.

— Везде так, — ответил Пьер, продолжая чистить винтовку. — В Банги было так же. В Чаде так же. В Афганистане американцы рассказывали — так же. Война есть война, джихадисты есть джихадисты. Режут всех, мы режем их. Выживает сильнейший.

— Ты не боишься?

Легионер посмотрел на него, подумал. Боялся ли? Страх был, конечно. Инстинкт самосохранения никуда не делся. Но страх другой — не парализующий, не паника, а здоровая настороженность, осторожность, внимание. Страх который заставляет проверить оружие дважды, держать голову низко под огнём, не лезть на рожон.

— Боюсь. Но контролирую. Страх полезен, если им управлять. Страх заставляет быть внимательным. Паника убивает. Разница понимаешь?

Андрей кивнул.

— Понимаю. Спасибо, земляк. За всё. За науку, за то что не бросил тогда, когда мы тупили. Если что случится там… ну, в общем, спасибо.

— Ничего не случится, — Шрам отложил винтовку, посмотрел прямо. — Если будешь делать как учил. Голову не высовывать, автомат чистым держать, товарищей прикрывать. Тогда вернёшься. Все вернётесь, если умными будете.

— Постараемся.

Ночь перед вылетом спал плохо. Не от волнения, просто не спалось. Лежал, смотрел в потолок, слушал как храпит Милош, как ворочается Янек новый — того, первого, похоронили в Банги, но имя передали новобранцу, традиция такая в Легионе. Думал о Мали, о пустыне, о песчаных бурях, о температуре которая плавит мозги. О боевиках в чёрных одеждах, с флагами чёрными, с лозунгами о смерти неверным. О деревнях которые будут зачищать, о людях которых будут допрашивать, о тех кто окажется не в том месте не в то время.

Вспомнил Банги. Двадцать человек у ямы, залп, трупы. Вспомнил Ковальски, умирающего с дыркой в шее. Вспомнил ночной бой, когда боевики резали часовых. Вспомнил промзону, финальный штурм, четырнадцать убитых за один день. Это была цена побед. Теперь Мали, новая война, новая цена. Сколько умрёт из роты? Десять? Двадцать? Пятьдесят? Останется ли он в живых? Неизвестно. Узнает там.

Заснул под утро, на час, тяжело, без снов.

Подъём в пять. Погрузка в шесть. Грузовики довезли до аэродрома военного, там ждали два транспортника — С-160 «Транзаль», те же что летали в Банги. Серые, брюхатые, надёжные. Загружали технику, ящики с боеприпасами, снаряжение, людей. Сто пятьдесят легионеров, в полной выкладке, с оружием. Строй у трапа, перекличка, проверка. Все на месте. Команда на посадку.

Шрам поднялся по трапу, зашёл в чрево самолёта. Полумрак, запах солярки и металла, ряды откидных сидений вдоль бортов. Сел у иллюминатора, пристегнулся, положил автомат между ног. СВД в чехле, под сиденьем. Рюкзак на коленях. Рядом Андрей, напротив Милош, дальше албанцы из отделения Арбена, дальше новобранцы, дальше ветераны. Все молчали, кто проверял снаряжение в последний раз, кто просто сидел с закрытыми глазами.

Трап закрылся. Турбины взвыли, самолёт задрожал, покатился по полосе. Разгон, отрыв, набор высоты. Марсель уменьшался внизу, превращался в пятно, растворялся в облаках. Средиземное море синее, потом берег Африки, потом пустыня, бесконечная, жёлтая, мёртвая.

Летели пять часов. Дозаправка в воздухе над Нигером, танкер подошёл сбоку, шланг протянулся, топливо потекло. Потом ещё два часа на юг, к Мали. Легионеры дремали, кто-то играл в карты на коленях, кто-то читал, кто-то просто смотрел в иллюминатор на пустыню проплывающую внизу.

Пьер смотрел тоже. Песок, дюны, редкие оазисы зелёные, дороги-нитки, деревни-точки. Огромная пустота, враждебная человеку, убивающая жарой, жаждой, потерянностью. Туареги живут здесь тысячи лет, приспособились. Европейцы умирают за дни, если воды нет, если заблудились, если солнце сожгло мозг. Но Легион шёл сюда снова и снова, выполняя приказы далёких генералов, воюя чужие войны, хороня своих в чужой земле.

Пилот объявил через громкоговоритель:

— Заход на посадку, аэродром Гао. Приготовиться.

Гао. Город на севере Мали, недалеко от захваченных территорий. Французская военная база, опорный пункт операции. Оттуда пойдут в наступление, оттуда будут прочёсывать пустыню, выбивать джихадистов из городов и деревень.

Самолёт пошёл на снижение. За иллюминатором появился город — серый, пыльный, раскинувшийся по берегу реки Нигер. Аэродром на окраине, взлётная полоса, ангары, палатки военного лагеря, техника рядами. Флаг французский на мачте, обвисший без ветра.

Шасси коснулись земли, тряхнуло, самолёт покатился, замедляясь. Остановился. Турбины выли на холостых. Трап опустился, дневной свет ударил в глаза, жара нахлынула как из печи.

— Выгрузка! Быстро! — орал Леруа.

Легионеры сорвались с мест, потекли к трапу. Шрам встал, взял рюкзак, автомат, вышел. Ступил на африканскую землю, жара обрушилась сразу — сорок пять градусов, воздух плотный, душный, дышать трудно. Солнце высоко, белое, убийственное. Запахи — пыль, солярка, что-то гниющее вдалеке. Мухи облепили сразу, жужжали, лезли в глаза, в нос.

Мали встретил так же как Банги, как все африканские страны — жарой, вонью, враждебностью. Легионер посмотрел на небо, на лагерь, на город вдали. Вспомнил Банги, промзону, трупы, кровь. Здесь будет то же самое. Другие названия, другие лица, но та же война. Та же жара, та же смерть, те же приказы.

Четыре месяца здесь. Может больше. Может не выживет, останется в песке, похороненный в братской могиле. Может вернётся, ещё более пустой, ещё более жёсткий. Не знал. Узнает потом.

— Секция, ко мне! — рявкнул Дюмон. — Разгрузка, потом размещение, потом брифинг. Работаем!

Легионеры побежали к самолёту, начали выгружать ящики, технику, снаряжение. Работали быстро, слаженно, молча. Жара плавила мозги, пот лился ручьями, но никто не жаловался. Привычка. Профессионализм. Легион не размазывает сопли, Легион делает работу.

К вечеру лагерь был развёрнут, палатки поставлены, периметр выставлен. Вторая рота заняла восточный сектор, между ангарами