Операция спасения - Сергей Иванович Зверев

тому, что в рабочей группе три человека, которые вооружены двумя карабинами и одним автоматом, да у командира этой группы, какого-нибудь унтер-офицера, еще автомат, как и положено в немецкой армии, нам можно рассчитывать на четыре-пять «шмайсеров», а может быть, и еще на один пистолет.

— Согласен, — кивнул капитан. — Как у них построена работа, сколько человек постоянно на хуторе днем? Можно ли напасть на них, а потом дождаться возвращения рабочих групп и перебить их?

— Сейчас возле дома грузовик свалил большое количество камня. Группы на подводах развозят камни и складывают возле ям, которые вырыты под установку столбов. Столбы тоже лежат наготове в поле возле ям. Группы за день делают четыре-пять ходок за камнями на хутор. То есть постоянно кто-то возвращается, а кто-то еще в пути. Вот примерная схема местности.

Сашка взял листок бумаги и стал рисовать. Партизаны склонились над ним, слушая пояснения лейтенанта. Лес, дорога, открытый участок местности со столбами, хутор, за которым снова лесной массив. Другой открытый участок местности, на котором будут менять столбы. Закончив рисовать, Сашка добавил:

— Видите, вот здесь у них большой прогон, тут двенадцать столбов и ям, соответственно. Сюда мотаются две рабочие группы, развозя камень для забивки ям. А вот в этом направлении одна группа ездит. Там всего пять ям. Такими темпами, как они работают, им еще пару дней надо, а потом, возможно, они начнут устанавливать столбы.

— Нарисуй схему хутора, — попросил Романчук, и Сашка снова взялся за карандаш.

— Дом, как видите, не очень большой. Взвод тут не разместишь, хотя если в два яруса кровати, то всякое возможно. Под навесом у них на ночь ставятся лошади, там сена навезли для них. А вообще, насколько мы смогли разглядеть с Игорем, дом старый, сараи почти развалились. Кое-где и на доме крыша прохудилась. Да и двор зарос травой.

— Ну самый главный вопрос, — вставил Лещенко. — А хозяин хутора, его семья там же живут? Есть там гражданское население?

— Мы не заметили ни гражданских, ни вообще еще кого-то, кроме немецких солдат, — переглянувшись с Игорем, ответил Канунников. — Или хозяев оттуда выгнали, или, что скорее всего, хутор был брошен хозяевами. Может, их убили, может, убежали куда-то от войны. А может, и в лагере. Я думаю, что раньше на хуторе и скотина какая-то была, а сейчас никаких признаков.

— Ну, тогда нам легче, — рассмеялся Бурсак. — Не представляю, как бы мы действовали, если бы вместе с немцами там мирные поляки жили. Брошенный, говорите? Тогда нам проще.

— Ну что, этот вариант нам подходит, — согласился Романчук. — Самое важное для нас, что они живут не в пределах города или какого-то села. О том, что там идет бой, что совершено нападение на солдат, дойдет до их командования не очень скоро. Если повезет, у нас будут сутки на то, чтобы убраться оттуда. Но вот нападать на такое количество солдат, даже ночью, — дело опасное, почти безнадежное. Они займут круговую оборону, и хрен ты их оттуда выкуришь! Там рота будет нужна, чтобы их атаковать.

— Ночью? — Канунников хитро улыбнулся. — А ночью и не надо. Мы днем все провернем.

— Ну ты талант, Сашка! — улыбнулся пограничник. — А ведь может сработать. Ну, отряд, слушай приказ: всем подготовиться, получить оружие, сухой паек и индивидуальный медицинский пакет. И спать до заката. В ночь уходим!

Казалось, что темнота окутывала густой пеленой не только подвал дома, где сейчас собрались партизаны, но и весь польский городок. Партизаны лежали в темноте, но никто не спал: ни те, кому предстояло этой ночью уйти в бой, ни те, кому предстояло ждать их и верить в успех, в победу. Холодная неприветливая осенняя ночь. Сегодня им предстояло стать призраками, охотниками за смертью. Оружия мало. Три автомата, к которым мало патронов, три пистолета, к которым патронов еще меньше. И это на шестерых бойцов, которым предстояло напасть на фашистов на том дальнем хуторе.

Игорь, сын капитана Романчука, самый молодой, сжимал в руке немецкий пистолет. Он и сейчас, даже во сне, не расставался с ним. Его пальцы дрожали, но не от страха. Нет, он жаждал доказать, что и в шестнадцатьлет он может воевать так, как воюют его старшие товарищи, взрослые мужчины, как воюет его отец, как лейтенант Канунников. Паренька тревожило, что мать остается здесь, в подвале. «А если не получится?» — пронеслось в голове. Игорь тут же прогнал эту мысль, вспомнив Светлану. Они вместе росли; она когда-то поделилась с ним последней картофелиной в голодную зиму. Теперь ее лицо, бледное, за колючей проволокой, будто врезалось в память. «Умру, но вытащу», — стиснул он зубы, и дрожь утихла.

Елизавета должна была этой ночью проводить и мужа, и сына в бой, из которого они могут не вернуться. Женщина перебирала пальцами шнурок и маленький нательный крестик, который ей подарил старик Баум. Жена красного командира, она никогда не верила в Бога. Но когда на ее глазах фашисты сожгли церковь с людьми внутри, когда она не смогла спасти свою дочь и та попала в концлагерь, многое в душе Елизаветы изменилось. Кроме зарождающейся веры в ее душе бушевала ненависть. Холодная и острая, как лезвие. Она знала: если погибнет, то заберет с собой хотя бы одного фашиста. Ради Светы, которая в лагере, наверное, уже забыла, как смеяться. Ради того, чтобы хоть одна девочка выжила в этом аду.

Петр Васильевич Романчук, капитан-пограничник, лежал с открытыми глазами и смотрел в потолок подвала. Но видел он сейчас звездные ночи на заставе, он видел отдых во время отпуска с семьей. Он всегда любил смотреть на звезды, особенно с женой или детьми, когда те были маленькими. «Сириус, Вега… А вдруг это последний раз?» Его жена сейчас рядом, у нее зачерствела душа, сама она превратилась в сжатую до предела пружину. Светлана, доченька, ее крик, когда ее тащили немцы, уводили, заталкивали в машину, а родители уже ничем не могли помочь. Капитан старался отгонять мысли о дочери пока в сторону и думать о предстоящей операции. Он мысленно повторял план: тихо снять часовых, ударить по связистам, пока те не опомнились. Перестрелять, перерезать всех до единого и забрать драгоценное оружие и боеприпасы. Вооружиться, чтобы спасти дочь! Но что, если немцы успеют передать сигнал? Если у них там есть рация? Пограничник закрыл глаза, представляя, как, ворвавшись в дом, он первым делом расстреляет рацию на столе, как он разобьет рацию прикладом. «Надо будет бить точно в центр», — отметил он про себя, как будто это была контрольная работа.