Мистерия в Турине (Плохая война – 6) - Алексей Вячеславович Зубков

«Нашествие вшей» изобразили статисты, которые яростно чесались на мотив бранля.

Для нашествия диких зверей использовали шкуры, заготовленные для костюмов на кулачный бой. «Звери» забежали за господскую трибуну и там передали шкуры оруженосцам бойцов.

«Мор скота» изобразили дрессированные собаки, которые сначала танцевали, потом повалились как замертво.

«Язвы и нарывы» Книжник просто зачитал.

На «Гром, молнии и огненный град» алхимик устроил разноцветный фейерверк. Чтобы ничего лишнего не сгорело, заряды зажигали на городской стене, направленными немного во внешнюю сторону. Погода стояла пасмурная, и на фоне темного неба фейерверк смотрелся ярко и красочно.

«Саранчу» Книжник зачитал, а на «Тьму египетскую» под сценой взорвались дымовые заряды. На господскую трибуну и на дворец епископа ничего не надуло, а простолюдины малость покашляли.

Обзор Ветхого Завета покатился дальше, к Самсону и Далиле.

— Древнего рыцаря Самсона московиты знают и почитают, — сказал Книжник.

Историю Самсона в Турине не ставили довольно давно. Ветхий завет весьма велик, и у каждого священника есть там свои любимые герои, которых он поминает несколько раз за проповедь. Отец Августин тоже не стал бы ставить Самсона, но не так уж и много историй, где в центре внимание дуэт мужчины и женщины. Кроме того, там упоминался лев, значит, есть повод украсить мистерию гривастым красавцем.

Реквизиторы выкатили клетку со львом. Господа уже видели льва в Монкальери, а простолюдинам царя зверей еще не показывали. Клетку прокатили от дворца епископа к трибуне у замка вдоль веревки, ограничивавшей горожан. Честной народ с близкого расстояния полюбовался на огромного желтого кота.

Льва не кормили со вчерашнего дня. Перед выступлением Трибуле пришел к нему с мешком свежатины и попотчевал зверя до отвала. Поэтому лев спокойно дремал в клетке, но, когда его покатили, недовольно поднял голову.

Навстречу льву шел Трибуле с актерами, мужчиной и женщиной. На шуте красовался объемный парик из конского волоса.

— И пошёл Самсон с отцом своим и с матерью своею в Фимнафу, и когда подходили к виноградникам Фимнафским, вот, молодой лев, рыкая, идёт навстречу ему. И сошёл на него Дух Господень, и он растерзал льва как козлёнка, а в руке у него ничего не было. И не сказал отцу своему и матери своей, что он сделал, — зачитал Книжник.

Трибуле открыл клетку и зашел внутрь. Зрители ахнули. Шут вынул из-за пазухи и бросил льву тряпку, пропитанную кошачьей мятой. Мяту любезно предоставила Колетт из своих запасов благовоний. Лев муркнул, подцепил пахучую материю когтями и перекатился на спину. Трибуле сделал вид, что поставил ногу на зверя, с пафосным выражением лица бросил взгляд на публику и быстро покинул клетку.

— И пришёл и поговорил с женщиною, и она понравилась Самсону, — продолжил Книжник, — Спустя несколько дней, опять пошёл он, чтобы взять её, и зашёл посмотреть труп льва, и вот, рой пчёл в трупе львином и мёд. Он взял его в руки свои и пошёл, и ел дорогою; и когда пришёл к отцу своему и матери своей, дал и им, и они ели; но не сказал им, что из львиного трупа взял мёд сей.

Узнаваемый горшок, в каких продавали мед на туринском рынке, был привязан к клетке со стороны сцены. Трибуле отвязал его, проходя мимо.

Далее Самсон загадывал загадку и побивал филистимлян ослиной челюстью. Филистимлян изображали «татары». Ослиную челюсть хотели оторвать от дохлого осла. Но отец Августин решил немного пошутить, поэтому Самсону достался подбородник от рыцарского шлема, к которому привязали ленту с гербом Лодовико Сансеверино.

Наконец, Самсон добрался до Далилы.

— Пришёл однажды Самсон в Газу и, увидев там блудницу, вошёл к ней.

Роль блудницы Колетт определенно удалась. Для нее поставили на сцене поближе к господской трибуне кровать, где Далила, не забывая подавать реплики, принимала впечатляющие позы, будучи одетой в ночную сорочку с глубоким декольте.

Впрочем, и Трибуле, поднимаясь к Далиле, скинул теплый плащ и смущал дам обнаженным торсом.

Историю Давида и Голиафа выбрали для Устина.

— Пращой московиты не пользуются. Зато отменно стреляют из луков. Вот так бы выглядел поединок Давида и Голиафа, будь великан Голиаф татарином, а Давид русским, — зачитал Книжник.

В роли Давида на сцену вышел Устин с луком.

— И сказал Давид Саулу: раб твой пас овец у отца своего, и когда, бывало, приходил лев или медведь и уносил овцу из стада, то я гнался за ним и нападал на него и отнимал из пасти его; а если он бросался на меня, то я брал его за космы и поражал его и умерщвлял его. И льва, и медведя убивал раб твой, и с этим Филистимлянином необрезанным будет то же, что с ними, потому что так поносит воинство Бога живаго, — зачитал Книжник за Устина.

На площадь выкатили клетку с медведем дополнительно к клетке с львом. Устин развернулся с луком и поразил четыре угла на деревянном каркасе клетки льва, потом пробежал на другой край сцены, взял еще стрел и поразил четыре угла на каркасе клетки медведя.

Простолюдины впечатлились, а господа впечатлились еще больше, потому что представляли, сколько стоят взрослые диковинные звери, и сколько бы пришлось платить аббату в случае промаха актера. Также умные люди обратили внимание, что клетки стояли между лучником и плотной толпой зрителей, то есть, стрела, не попавшая в край клетки, более вероятно улетела бы в толпу, чем в зверя внутри.

За сценой подняли задник с великаном-мавром. Устин спрыгнул со сцены и пошел на толпу. Зрители расступились. «Давид» прошел с десяток шагов, а потом развернулся и раз-два-три всадил три стрелы точно в голову «Голиафу». Тодт специально подставил там доску, чтобы стрелы не улетели через холст.

Зрители захлопали и засвистели. Давно в Турине не показывали мастерство лучников.

7. Глава. 27 декабря. Те же и медведь

Следующая история посвящалась царю Соломону и царице Савской.

— Московиты знают и царя Соломона, — сказал Книжник, — Когда бы царь Соломон правил в Москве, он бы не нашел хрусталя, чтобы сделать прозрачный пол. Но поставил бы дворец на замерзшей реке.

Выбежали реквизиторы и под веселую музыку поставили на сцене трон, Трибуле уселся на троне, завернувшись в шубу аббата и надев на голову шапку с короной, которую сшили по данному Устином описанию шапки Мономаха.

Труба и Барабан заиграли бодрый марш. Прибежали реквизиторы, под