Бригада (1-16) - Александр Белов

Иногда, увлекшись, он мог погонять в футбол с рабочими. На время игры он превращался просто в Сашу и ничуть не удивлялся, когда слышал: «Санек, пас! Вперед играй! Ну, куда ты лепишь, мазила?!»

Такое тесное общение позволяло ему всегда быть в курсе заводских дел; видеть жизнь комбината изнутри. И ведь, что самое интересное: никто из его товарищей по команде или соперников не пытался придти запросто к нему в кабинет и попросить что-нибудь для себя. Похлопать, так сказать, по плечу: «Саш, помоги!» И Белов считал это очень важным. Хорошим признаком — люди стали обретать чувство собственного достоинства; гордость за свою работу и общее дело. Значит, все шло как надо.

Белов сидел за стоком в своем директорском кабинете и пытался расправиться с одной проблемой. Только эту проблему ему все никак не удавалось решить. Оттого-то и закралось в душу это гадкое, скользкое чувство, напоминающее зависть. Он не мог отпустить в отпуск одного-единственного человека; того самого, который, быть может, заслужил это больше всех. И поделать ничего с этим человеком он не мог, настолько тот был честолюбив и упрям. Ну, как ему можно что-либо приказать? Да никак. Пошлет ведь. Скажет: «Отстань, работы полно. Забот полон рот, а ты о каком-то отпуске».

Конечно, можно было действовать административными мерами. Написать приказ и завизировать его. Поставить круглую печать и сверху написать: принять к исполнению немедленно. Или — быть по сему, как писали российские самодержцы. Только это смотрелось бы по меньшей мере смешно. Наверняка Любочка, его секретарша, тихонько бы прыскала в ладошку, печатая такой приказ. Потому что написать пришлось бы примерно следующее: «Я, директор Красносибирского алюминиевого комбината, отправляю в очередной отпуск… директора комбината, Александра Белова». И размашистая подпись: все тот же Александр Белов…

Ситуация наметилась тупиковая, и Саша не знал, как из нее выбраться. Он понимал, что надо, что он созрел. Надо остановиться, оглянуться, на время прервать эту бесконечную гонку, позволить себе расслабиться, вспомнить о простых и доступных, радостях жизни. И в то же время он чувствовал, что без посторонней помощи ему не справиться. И помощь пришла. В виде обыкновенного телефонного звонка. Серии электрических импульсов, пробежавших через Атлантический океан и пол-Европы…

Белов снял трубку.

— Да, слушаю!

— Саша?

Этот голос был не просто узнаваемым. Его нельзя было забыть.

— Лайза? Ты! Как я… — у него чуть было не вырвалось «как я по тебё соскучился». Саша помолчал и добавил: — Как я давно тебя не слышал. Что у тебя нового?

— Ничего… У тебя так, подозреваю, новостей еще меньше?

— Ну почему же? Я! Мы… — Лайза на том конце провода, за много тысяч миль от Красносибирска, тяжело вздохнула: — Можешь не объяснять. Все твои новости связаны только с работой.

В общем-то крыть Белову было нечем. Оставалось только согласиться.

— Да, ты права. Знаешь, на прошлой неделе…

Лайза перебила его.

— Саша, не хочу тебя обижать… Мне, конечно, очень интересно узнать, какого цвета дым валит из труб Красносибирского алюминиевого завода, но, поверь, я позвонила не за этим. У нас ночь, три часа ночи…

Лайза замолчала, и Белов, опасаясь, что разговор сейчас оборвется, поспешил спросить:

— Ночь? Ты не спишь? Что ты видишь за окном?

В трубке послышался шорох, затем приглушенный звук шагов. «Наверное, она подходит к окну», — подумал Саша.

— Фонари… — ответила Лайза. — Уличные фонари. Знаешь, я им завидую. У них все просто. Они знают, зачем существуют. Чтобы светить. Разгонять мрак.

«Ты тоже…» — хотел было вставить Белов, но Лайза продолжала.

— Чуть выше — небо, фиолетово-черное. Бездна звезд… И они время от времени падают на землю. Такие сверкающие и чистые, что хочется их подобрать и унести с собой. Вот что я вижу, — сказала она печально. — Почему-то у меня такое чувство, словно мне постоянно чего-то не хватает. Понимаешь? Мне казалось, что я нашла; нашла что-то такое, что может наполнить мою жизнь смыслом. А теперь я это упускаю. Точнее… Мне кажется, что мы оба это упускаем…

— Лайза, все в наших руках! — с укором сказал Саша.

— Я тебя очень… очень… — она повторяла это слово на все лады, будто не решалась двинуться дальше, освободить речь и произнести.

— Лайза, я тебя тоже! — воскликнул Белов. — Я приеду! Слышишь?

— Слышу, — сказала Лайза: в ее голосе звучала грусть. — Я это слышала от тебя и раньше…

— Нет, милая, я точно приеду Скоро буду. Что ты скажешь о небольшом отпуске? Ну скажем, две недели? Мне очень хочется увидеть Большой Каньон Колорадо. И гейзеры в Иеллоустонском заповеднике. И Голливуд, и Диснейленд в Орландо, и еще много-много всего. Но только я хочу, чтобы ты была вместе со мной.

— Ты серьезно? — недоверчиво спросила Лайза.

— Абсолютно. Всегда!

— Ты… Приедешь?

— Как только утрясу с визой. Что скажешь?

— Скажу, что это было бы прекрасно.

— Ну вот и чудесно; Я позвоню тебе из Москвы, перед самым вылетом. Ты встретишь меня в Нью-Йорке?

— Где угодно, Саша. Хоть на краю земли.

Белов рассмеялся.

— А разве Нью-Йорк — это не край земли?

— Нет. Вот Красносибирск — это да. Самый край. Дальше только Камчатка.

— Лучик мой, все в мире относительно, — возразил Белов. — Это зависит, откуда смотреть.

— Я хочу, чтобы мы смотрели на все вместе.

— Так и будет! А пока — ложись спать. Очень жаль, что не имею возможности укрыть тебя одеялом и поцеловать перед сном, но поверь мне, очень скоро я это сделаю..

— Тогда мы не будем тратить время на сон, — сказала Лайза, и Белов мгновенно представил ее в этот момент: лукавая улыбка тронула пухлые губы, у наружных уголков глаз появились сеточки таких милых морщинок…

— Согласен. Спи, родная, — нежно сказал он.

— Сплю, — ответила Лайза и положила трубку.

Саша встрепенулся и рывком поднялся с удобного

вращающегося стула. Одна мысль преследовала его постоянно. Но раньше она была где-то позади, на задворках сознания, а теперь, когда Лайза произнесла это вслух… «Мне кажется, мы что-то упускаем…»

— Мне тоже так кажется, — тихо сказал Белов и позвал Любочку.

Люба почему-то не среагировала. Он вышел из кабинета в приемную. Миниатюрная секретарша стояла у окна и поливала цветы. Услышав голос шефа, она поставила лейку на подоконник и смешно вытянула тонкую и очень длинную шею. На языке жестов и поз это означало высшую степень готовности к исполнению обязанностей.

— Садись за компьютер, пиши приказ, — сказал Белов.

Любочка заняла свое место